Современный чехословацкий детектив
Шрифт:
И хотя недавно прошли ливни, влажную землю высушило солнце и затоптали подчиненные надпоручика Чарды, ясно был виден след от тела жертвы, которую волокли в ее временную могилу.
Солнце заходило, и парк дышал безнадежным одиночеством.
Докурив, Экснер тщательно придавил окурок и неторопливо спустился на дорогу к ручью.
Повернувшись спиной к солнцу, он не спеша зашагал вверх по течению, к загородному ресторану.
Лида облокотилась на раму открытого окна веранды, положив подбородок
Он взглянул наверх:
— Добрый вечер.
Не меняя позы, не поднимая век, она сказала:
— Я размышляю...
— Но...
— Не отвлекайте меня. Я размышляю...
— В самом деле?
— Я размышляю, не слишком воспитанный товарищ капитан, увижу ли я вас когда-нибудь в помятом костюме и с жирным пятном на рукаве.
Он улыбнулся:
— Мама всегда учила меня, что надо ходить чисто одетым.
— Вас наверняка утомило расследование.
— Не расследование меня утомило, — возразил он почти сурово.
— А что же?
— Люди. Наверно, я имею на это право при моей профессии?
— Вам виднее, товарищ капитан, — Она широко раскрыла глаза и словно согрела и ресторан, и лес.
Он улыбнулся.
— Ну, как убийца, товарищ капитан?
— У меня все еще отпуск. Поэтому больше, чем он, гораздо больше, меня интересует Болеслав Рамбоусек.
Поручик Беранек захлопнул черный блокнот.
— Пока все, — сказал он довольно сухо.
Управляющий замком Властимил Калаб выглядел усталым, под глазами набрякли мешки. В горле у него пересохло. Его жена Вера во время разговора с Беранеком тоже утомленно сникла и, казалось, мечтала только об одном — уснуть и навсегда уйти из этого мира.
— Самое основное у нас уже есть. — Поручик Беранек с удовлетворением похлопал по блокноту. — Впрочем, следствие еще только началось. Вести его будет мой начальник. Кстати, — добавил он как бы между прочим, — не исключено, что он уже здесь. Я не видел его несколько часов.
Калаб устало вздохнул.
— Ни один... ваш сотрудник тут не появлялся.
Беранек, покачав головой, встал.
— Возможно, он не счел нужным представиться.
— Здесь не было никого, кроме руководителей двух групп, которым было отказано в экскурсии, — пояснила Калабова. — Никого из посторонних.
— Только... — начал было Калаб, но умолк под взглядом жены.
— Только? — спросил поручик Беранек с преувеличенной подозрительностью.
— А, — махнула она рукой, — какой-то невезучий ботаник.
— Невезучий? Почему?
— Утром он забрел в парк. А его задержали. И сразу отпустили. После обеда он хотел осмотреть замок, и опять ничего не вышло, разумеется. Немного посидел тут у нас. Он интересуется флорой парка. Вы наверняка уже знаете о нем.
— Конечно. Как он выглядит, этот ботаник?
— Спросите у вашего сотрудника в отделении, —
— Он в самом деле ничем особым не выделяется, — сказал Калаб ледяным тоном.
— Разве только тем, что пан доктор весьма элегантный, обходительный и тактичный человек, — добавила Калабова.
Поручик Беранек закашлялся.
— Простите... Н-да, тактичный... — Он еле совладал с приступом кашля. — Все в порядке, пани Калабова. В полном порядке, пан Калаб. В деликатности пана доктора... ботаника... я не сомневаюсь... — Он склонил голову. — Благодарю. И до свидания. Вероятно, излишне напоминать, что будет лучше, если вы пока не станете никому сообщать о нашем разговоре. Второе: замок временно закрыт для всех, кто здесь не работает.
— Доктор Яромир Медек, кандидат наук, историк искусства и искусствовед, а также реставратор, считает, что Болеслав Рамбоусек — гений, — сказала Лида Муршова. — То есть что он был гением, каких мало, — поправилась она.
— Доктор Медек...
— Доктор Медек каждые каникулы приезжает изучать местную галерею. Она огромна, там есть все, что угодно: копии, наброски, неопознанные подлинники и так далее. Классификация и описание всех произведений — дело его жизни. И вот несколько лет назад он случайно обнаружил здесь талантливого самородка — скульптора и художника, а точнее, слесаря и мастера на все руки Рамбоусека.
— Вы голодны?
— Да.
— Я тоже. Чем здесь кормят? Сейчас спросим.
Официант в белой куртке сказал, что может предложить сардельки с луком, сосиски или копченую колбасу с горчицей.
— Вот это выбор! — одобрительно воскликнул Экснер, а официант сохранил на лице сурово-презрительное выражение, так как воспринял эти слова как насмешку глупого пижона.
И в общем-то, был прав.
Они остановились на сардельках с луком.
— После жаркого дня холодный ужин не повредит, — с видом человека, отважившегося на геройство, провозгласил Экснер. — Что вы будете пить?
— Джин, — решило нежное создание. — С содовой. А вы, наверно, минеральную, как всегда.
— Как обычно, — ответил он скромно. — Но... Лида... Вы разрешите вас так называть?
— Конечно, товарищ капитан.
— Так вот, милая Лида, — сказал Экснер, провожая взглядом официанта, — не будем отвлекаться... Что вы думаете о Рамбоусеке?
— Незаурядный был старик, умелец, — начала Лида. — Он вырезал таких чудищ и рисовал такие поразительно бессмысленные картины, что люди диву давались. По-моему, он это делал только ради пана доктора, чтоб его потешить. Или потому, что знал: пану доктору это понравится. Я все время подозревала, что дедуля разыгрывает Медека, смеется над ним. В прошлом году мы как-то раз сидели у него в мастерской, разговаривали, пили вино — я, брат, доктор Медек, Калаб... Медек превозносил творчество Болеслава Рамбоусека, а дедуля поглядывал на меня поверх очков, как бы говоря: «Вот чешет языком, а?»