Современный детектив ГДР
Шрифт:
— По мне, хоть на ветер. Так оно разумнее для тебя. Тем более что сделка была не совсем честной, скорее даже незаконной.
— Как ты со мной разговариваешь?! — вспылил он было, но, сделав над собой усилие, сдержался. — Хорошо, если ты непременно хочешь расписку, вычтем долг Мадера из твоей доли наследства.
Я расхохотался, громко, с издевкой. Пусть почувствует мое превосходство.
— Ну ладно, скажем, половину, раз уж это останется у родственников, — стал он торговаться.
Я пренебрежительно махнул рукой.
—
Он сосредоточенно покусывал нижнюю губу.
— А как было дело с Коссаком, от которого тебе достался двор?
— Мой лучший друг.
— Лучшим был Фридрих Мадер. Значит, Коссак второй по счету. Может, ты и с ним поступил точно так же, как с лучшим?
— Мадер тебя настропалил.
— Ничуть. Есть еще кое-какие бумажки, там все подтверждается.
Он пытливо вглядывался в меня, прислушиваясь к интонациям, надеясь уловить малейшую неточность. Я держал себя так, будто разговариваю с совершенно чужим человеком о пустяковом деле. Его неуверенность придавала мне силы, а причина ее, как я догадывался, была в том, что он не знал, насколько мне известны его тайны. И чем больше он ошибется в своих предположениях, тем уступчивее будет.
— Когда переедешь?
— Завтра утром, если отдашь мне расписку сегодня, а лучше — прямо сейчас.
В глазах его отразились самые противоречивые чувства. Но это длилось недолго; вероятно, он уже почти решился. Лицо его сразу сникло, щеки обвисли. Он устало выбрался из кресла, отпер шкафчик, помедлил, открыл шкатулку и стал рыться в бумагах. Вот сейчас бы кинуться на него и вырвать все из рук. Нет, драться с отцом не стоит.
Крышка шкатулки захлопнулась. Звякнула связка ключей, которые отец всегда хранил в кармане. Отдаст ли он расписку? Пока вроде не собирается. Все еще ломает голову, как бы извернуться и сберечь деньги. Дрожащими пальцами расправив бумагу, он поднял ее словно глыбу, чтобы обрушить на меня. Держа расписку обеими руками, он следил, чтобы между нами сохранялась дистанция метра два. Я протянул руку, но он молниеносно отступил на шаг и покачал головой.
— Прочитал? — спросил он хрипло.
Молча кивнув, я изготовился к прыжку.
— Значит, завтра съедешь? — удостоверился он еще раз на всякий случай.
— Конечно.
— Дай мне письменное подтверждение.
— Согласен.
— Уговор такой: я сожгу расписку у тебя на глазах. Это что-то новое. Не хочет ли он меня обмануть? Нет, расписка настоящая. Я попросил его еще раз показать бумагу и убедился: та самая. Он, конечно, осторожничает, сверхосторожничает. Ну и бог с ним, зато
— Жги!
Он опять покачал головой и спрятал расписку в карман. Наклонившись к шкафчику, он чего-то поискал и достал чистый листок бумаги. Молча положил его на стол, затем вытащил из ящика химический карандаш и положил рядом с бумагой.
— Пиши, что завтра съедешь.
Я начал писать обязательство. Руки у меня дрожали. Быстрее, быстрее, торопил я себя, пока он не передумал. Он прочитал вслух написанное, бережно вложил листок в шкатулку, словно крупный банкнот, и опять развернул долговую расписку. Я внимательно следил за его медленными движениями. Чиркнула спичка, огонек лениво лизнул край бумаги и погас. Отец как завороженный уставился на темное пятнышко.
— Нет, — пробормотал он, — нет! — И, поспешно сложив бумагу, сунул ее в карман.
— Сожги! — крикнул я.
Он покачал головой.
— Нет, грешно.
Мы оба и не заметили, как вошла мать. Она встала между нами.
— Чего ты опять затеял? — сердито спросила она отца.
Он отстранил ее.
— Тебя не касается!
Мать, зацепившись носком за ковровую дорожку, чуть не упала. Я успел поддержать ее. У меня мелькнула последняя надежда.
— Это касается и тебя, мама. Он хочет меня надуть.
— Не впутывай ее!
— Нет, пусть знает, как я попался в твою ловушку.
Я в двух словах рассказал матери о том, что произошло.
— Вот что, Эдвин, — начала она почти шепотом. — Может, я зря все время тебя слушалась. Да, наверное, зря, а то бы кое-чего не случилось. — Она подумала и решительно шагнула к отцу. — Дай-ка сюда расписку, — потребовала она неожиданно твердым голосом, — и ту бумажку, что Вальтер написал, тоже.
— Рехнулась баба! — в бешенстве крикнул отец. — Начисто рехнулась!
— Отдай обе! — не отставала мать. Куда девалась ее робость? Что придало ей силы? — Если не отдашь бумаги, я расскажу, не сходя с места, расскажу, как ты получил эту расписку.
Отец, сгорбившись, растерянно посмотрел на мать. Затем суетливым движением вынул из кармана расписку и швырнул на стол.
— Я тебе это еще припомню, — проворчал он.
— Другую бумагу тоже!
Он открыл шкатулку, вытащил листок и положил его рядом с распиской.
Мать подошла к столу, внимательно прочитала обе бумаги и достала спички. Мы с отцом следили за ее руками. С шипением вспыхнула спичка. Мать взяла долговую расписку, еще раз взглянула на нее и подожгла. Пламя поползло от темного пятнышка на краю, пожирая строчку за строчкой. Черный пепел падал на пол. Вторая бумажка сгорела еще быстрее. Мы стояли затаив дыхание. На какой-то миг я заглянул в глаза матери и благодарно улыбнулся ей. Она кивнула, погладила меня по голове и молча вышла из комнаты. Переступив порог, она вдруг сникла, будто лишилась сил.