Современный детектив ГДР
Шрифт:
Строения окружной больницы разбрелись по обширной территории. Лишь после подробного ознакомления со служебным удостоверением Крейцера вахтер разрешил им въехать на машине. Они исколесили немало извилистых дорожек и проехали через множество дворов, вдоль бараков и поросших плющом памятников прусской готики, прежде чем попали на площадку, окруженную высокими зданиями. Посередине площадки зеленел большой газон, а в центре газона простирала руки к небу какая-то бронзовая фигура.
Немало поколений внесло свою лепту в создание этой фабрики здоровья. Хирургический корпус был
Когда Крейцер и Арнольд открыли шарнирную дверь, в нос им ударил запах, представляющий сложную смесь ароматов дезинфекции и кухни. Из таблички на стене они узнали, что главный врач находится на четвертом этаже в комнате 427. По винтовой лестнице они поднялись наверх.
Главный врач доктор Эйзенлиб встретил пришедших благосклонно. Он уже ждал их, система внутренней информации явно работала безупречно. Доктор, высокий сухощавый мужчина со скудными, но аккуратно зачесанными волосами, весь с головы до носков своих белых ботинок производил такое свежее, такое чистое, обеззараженное впечатление, словно минуту назад выпрыгнул из стерилизатора. Лицо у него было до странности гладкое, на лице поблескивали квадратные очки, да черточка аристократического высокомерия таилась в уголках рта.
Посетителей проводили в кабинет. Доктор предложил им сесть — стулья здесь были из алюминиевых трубок, обтянутых темно-синей декоративной тканью, — раскрыл янтарную шкатулку с сигаретами и протянул ее гостям. Крейцер поблагодарил и отказался: курение является причиной рака и нарушений кровообращения. Главный врач некоторое время смотрел на него с откровенной досадой, потом элегантным движением закинул ногу на ногу, с помощью массивной янтарной зажигалки зажег свою и Арнольдову сигареты и, глубоко затянувшись, сказал:
— Ну-с, отлично. Итак, чем могу быть полезен, господа?
При этом он выпустил в сторону Крейцера изо рта и из носа струю дыма.
— Мы хотели бы поговорить с пострадавшим, которого доставили к вам прошлой ночью. Зовут его Зигфрид Лабс.
Лицо доктора Эйзенлиба сразу стало озабоченным.
— Пациент до недавнего времени был без сознания. У него перелом верхней части бедра, множественные переломы ребер и несколько ушибов. Пришлось сделать ему переливание крови. Кроме того, есть серьезное подозрение, что у него повреждена селезенка, так что, возможно, понадобится еще одна операция. Короче говоря, он находится в таком состоянии, что я не могу допустить никаких дополнительных нагрузок.
— Но речь идет о раскрытии преступления…
Доктор Эйзенлиб остановил его движением руки:
— Знаю, знаю. Я с полным почтением отношусь к стоящей перед вами задаче, но, как врач, я в первую очередь озабочен благом своего пациента.
Крейцер чуть выпятил нижнюю губу.
— А наша задача сделать так, чтобы у вас было поменьше пациентов. — Голос его звучал спокойно, как всегда, разве что чуть резче. — Господин Лабс стал жертвой преступления. Преступление совершил человек, лишенный совести и чувства
— Помилуйте, — опешил доктор Эйзенлиб, — у вас нет никаких оснований волноваться. Я всего лишь хотел обратить ваше внимание на то, сколь серьезно состояние пациента. Но если вы убеждены, что без допроса не обойтись, тогда…
Он оборвал свою речь на полуслове, отрешенно пожал плечами, прикоснулся к какой-то кнопке, и буквально через секунду в дверном проеме возникло лицо, увенчанное белым сестринским чепцом.
— Сестра, как чувствует себя пострадавший, доставленный к нам прошлой ночью? Можно ли пропустить к нему посетителей для короткого разговора?
— В данную минуту пациент в сознании. Но показаны ли ему посещения уже сейчас?..
Белый чепец колыхнулся в знак сомнения, но по мановению руки главврача исчез за бесшумно закрывшейся дверью.
— Скажите, — продолжал Крейцер, — не было ли в ходе обследования установлено, что причиной несчастного случая явилось какое-либо заболевание самого пострадавшего, например приступ внезапной слабости?
Эйзенлиб шумно фыркнул.
— Приступ внезапной слабости — хорошо сказано! Лабс, мягко выражаясь, заспиртован, как экспонат! Три и восемь десятых промилле. А с точки зрения организма он здоров как бык. Для меня остается загадкой, что он вообще мог в таком состоянии усидеть на велосипеде.
— Но ведь усидел же, — сказал Крейцер. — Ну так как? Можно с ним поговорить?
— Прошу вас. Но только самое необходимое и с величайшей осторожностью.
Эйзенлиб загасил сигарету, вывел гостей в коридор и распахнул перед ними двери маленькой светлой палаты.
Лабс лежал на высокой кровати. Лицо его, несмотря на загар, поражало неестественной бледностью. Голова была замотана бинтом, из-под которого выбилась прядь темных волос. При виде вошедших он с трудом сложил губы в улыбку.
— Господин Лабс, — сказал главврач, — это сотрудники уголовной полиции, они хотят задать вам несколько вопросов. Старайтесь говорить как можно меньше, на вопросы отвечайте кивком.
Крейцер придвинул стул и сел рядом с кроватью, чтобы было удобнее смотреть в глаза больному.
— Вчера вечером вы ехали на велосипеде. Откуда, из Древица?
Кивок.
— В котором часу? Не в половине девятого?
Лабс напряженно размышлял.
— Не-е. В половине девятого я только уехал из Древица. — Он говорил тихо, но вполне отчетливо.
— А почему вы вчера ездили на велосипеде? У вас ведь есть мотоцикл.
Зигфрид Лабс сдвинул брови и сердито сжал губы.
— Все Руди, скотина такая. Спер у меня свечу зажигания да еще проколол покрышки. И не в первый раз.
— Но почему?
— Из-за этой дуры Карин.
— А кто такая Карин?
— Его сестра.
— А вы тут при чем?
Лабс явно смутился. Пальцы, лежавшие на одеяле, вздрогнули. Он проглотил слюну и ответил:
— Ну, у нее… это… будет ребенок.