Современный французский детективный роман
Шрифт:
Мы вспоминали Оксфорд, наше первое знакомство, наше учение. В ту пору ты воплощал для меня весь мир, знания, истину. И разве не тебе обязан я всем в своей жизни? Я был еще глупым нью-йоркским щенком, совершенно невежественным, неспособным понять, разобраться, что хорошо и что плохо, что красиво и что безобразно. И ты — я до сих пор не понимаю почему, — ты пригрел меня; ты, отпрыск такой семьи, преуспевающий во всем, за что ни брался, окруженный бесчисленными друзьями, ты обратил вдруг внимание на неотесанного американского паренька и сделал из него человека.
Да, жизнь нас разлучила, но она не разъединила нас, Том. Ни годы, ни расстояние ничего не изменили. И они никогда ничего не изменят в нашей дружбе.
Когда к пяти часам я вернулся в гостиницу, меня, к моему величайшему удивлению,
На какую-то долю секунды во мне вспыхнула безумная надежда: а вдруг он уже нашел… Но нет, я тут же себя осадил, я знал, что это невозможно — расследование еще даже не начиналось; но было все-таки странно, что в такое время, в конце субботнего дня, Мэрфи еще сидит у себя в кабинете. Наверно, он забыл спросить у меня о чем-то важном, без чего ему трудно приступить к эффективному розыску… Я терялся в догадках, но спохватился, что уходит драгоценное время, и попросил телефонистку гостиницы соединить меня со Скотланд-Ярдом. Минуту спустя сэр Джон взял трубку; его голос показался мне мрачноватым.
— Скажите, мистер Тейлор… Мне не хотелось бы вас ни в чем упрекать, но ведь я просил вас сообщить абсолютно все сведения, касающиеся вашей жены, какими бы незначительными на первый взгляд они ни были… И вы, черт возьми, не облегчаете мне работу, утаивая столь важные факты!
— Помилуйте… какие факты? — пролепетал я в полной растерянности. — Не понимаю, на что вы намекаете.
— Да эта автомобильная авария! Даже если она не имеет никакого отношения к исчезновению миссис Тейлор, нам все равно надо было об этом знать. Ну да ладно, теперь это уже не важно. К счастью, мы действуем со скрупулезной методичностью. Должен признаться, я как-то тоже об этом не подумал, но сержант Бейли, который со мной работает, неукоснительно соблюдает все формальности. Он начал с того, что пошел в центральную картотеку и проверил, не значится ли там имя вашей жены…
— В центральной картотеке?
— Ну да. Разве вы не знаете, что у нас есть картотека? В нее вносится всякий, кто хоть раз по какому бы то ни было поводу имел дело с полицией. Эти сведения часто служат для нас отправной точкой… а иногда весь наш розыск на этом и заканчивается…
У меня перехватило дыхание.
— Вы хотите сказать, что в вашей картотеке значится имя моей жены?
— Именно так. В связи с аварией.
— Да с какой аварией? — завопил я.
Мэрфи, должно быть, понял по моему голосу, что я не притворяюсь.
— Стало быть, вы не знали об этом? — медленно проговорил он и замолчал. Портье, сидевший за конторкой (у меня не было времени идти в кабину, и я воспользовался аппаратом портье), сперва, услышав, как я кричу, удивленно поднял голову, но потом снова углубился в свои расчеты; мир вокруг меня будто замер. — В таком случае, — словно нехотя продолжал Мэрфи, — я не ошибся, что позвонил вам: дело, пожалуй, гораздо серьезней, чем могло показаться на первый взгляд. Миссис Тейлор пострадала в автомобильной аварии в сорок пятом году, вскоре после окончания войны. Она отделалась легкими ушибами, но ее допрашивали в полиции, потому что человек, который вел машину, был арестован и осужден. Машина оказалась краденой.
Этого не могло быть; Пат мне никогда ни о чем подобном не рассказывала, она не стала бы скрывать от меня такой серьезный случай, который произошел с ней меньше чем за полгода до нашей женитьбы!
— Здесь явная ошибка, сэр Джон. Моя жена ни разу не была замешана в подобных делах.
— Это вы так считаете… Имя вашей жены было в то время Патриция Стивенс? А ее мать — миссис Роз Стивенс-Бошан? Все верно? Ну так вот, семнадцатого июня тысяча девятьсот сорок пятого года Патриция Стивенс находилась в автомобиле «бентли», за рулем которого сидел некто Гарольд Рихтер, довольно темная личность, чье происхождение и род занятий не до конца выяснены. Кроме них, в этой машине находилась некая Кэтрин Вильсон, выдававшая себя за драматическую актрису, и еще один человек, принадлежавший, очевидно, к политическим кругам, которому удалось добиться, чтобы его не привлекали к следствию. «Бентли» был за неделю до того украден у ворот одного министерства. Вы, наверно, помните, как трудно было в то время с транспортом;
— А эта мисс Вильсон? — тупо спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Думаю, она по-прежнему живет в Лондоне. Если вам нужен адрес, я попрошу сержанта Бейли его отыскать и прислать вам по почте.
— Спасибо, — проговорил я машинально и больше не мог выжать из себя ни слова.
После долгой паузы Мэрфи сказал:
— Заметьте, что в данный момент эта история нас совершенно не интересует, мы не можем да и не хотим ею заниматься. Но как знать? Не исключено, что она все же имеет какое-то касательство к исчезновению миссис Тейлор и в наших розысках мы набредем на этого Рихтера. В общем, не надо слишком огорчаться, мистер Тейлор. До свидания.
Нас разъединили, но я еще минуты две неподвижно стоял, облокотившись о конторку и с трубкой в руке, и портье пришлось вежливо напомнить мне, что разговор окончен.
Глава шестая
Для иностранца, живущего одиноко в Лондоне, воскресный день является одним из самых тяжких испытаний. А если еще его гложет тоска, он должен обладать большим запасом нравственной прочности, чтобы не броситься в Темзу.
Если бы рядом со мною был ты, Том! Но ты давно договорился провести этот уик-энд у леди Мэксфилд в Редеме, в графстве Сассекс, и я сам тебя упросил, чтобы ты не менял своих планов. Ты предложил мне поехать с тобой, но общаться с незнакомыми людьми, принимать участие в разговоре, заставлять себя быть все время вежливым и внимательным — все это было для меня невыносимо. По той же причине я не стал звонить никому из немногочисленных друзей и знакомых, которые есть у меня в Лондоне. И вот я оказался совершенно один в этом огромном городе, который как никакой другой город в мире умеет, прикрываясь маской вежливости, быть поразительно жестоким и бесчеловечным.
Впрочем, окружающая обстановка в тот день не имела для меня никакого значения. Где бы я ни оказался, меня все равно снедала бы та же тоска. В прошлое воскресенье в Милуоки я, может быть, еще не чувствовал себя таким бесконечно несчастным, но это было лишь потому, что отсутствие Пат длилось только три дня…
Уже второе воскресенье я прожил без нее, уже десять дней я не прикасался к ней, не дышал ее ароматом, не слышал ее голоса… Временами тоска по ней наваливалась на меня с такой силой, что я стискивал кулаки, чтобы не закричать; если бы мне предложили тогда отдать обе наши жизни, мою и ее, всего за пять минут свидания с ней, я бы, наверно, согласился. Сколько же еще будет длиться наша разлука?
Но я не побоюсь признаться, что больше всего страдал я не от разлуки, а от того, что сообщил мне накануне по телефону Мэрфи. Причем страдал даже не столько от всей этой автомобильной истории (хотя стоило мне вспомнить об этом гнусном Рихтере, с которым Пат ехала тогда в машине, и меня охватывала дикая, первобытная ярость), сколько оттого, что Патриция могла вообще что-то скрыть от меня, скрыть нечто такое, что занимало определенное место в ее жизни, что случилось с ней незадолго до нашего знакомства и чего она не могла, конечно, к тому времени забыть!.. А ведь у нас с ней было условлено, что между нами не будет никаких недомолвок, что мы всё, абсолютно всё должны знать друг о друге; и всем, что было у меня и со мной, я поделился с Пат, я отдал ей все самое сокровенное, все, что жило в моей памяти, все до мельчайших деталей; я рассказал про все, что случалось со мною, рассказал обо всех мелочах, о самых для меня нелестных и темных историях, о которых мужчина никогда не говорит женщине, тем более своей жене; я рассказал о детстве, об отрочестве, об ошибках и заблуждениях, о глупостях и оплошностях — она знала обо мне все. И я был всегда убежден, что я тоже знаю всю ее жизнь, — всю, без малейшего исключения.