Современный политик: охота на власть
Шрифт:
Государство и угрозы
КАК ЖЕ ПОДОЙТИ к постановке реальных проблем формирования новой, реально действенной инстанции власти? Прежде всего надо выделить основные угрозы с точки зрения продолжения жизни. Выделить факторы ослабления и, соответственно, усиления власти — и дальше начать думать над тем, как ослабить первые и усилить вторые. Но это после, а сначала надо перечислить реальные угрозы по отношению именно к государственной власти как одной из инстанций.
1. Проблема целого.
Власть должна сформировать пространство для продолжения и преумножения жизни некоторого целого. Именно здесь сегодня и заключается проблема, поскольку не обсуждается, что же это за целое: это должна быть жизнь страны? жизнь всех ее граждан? жизнь
В Европе это целое совсем недавно понималось как жизнь нации. Сегодня происходит очень значимый сдвиг: теперь для европейцев и граждан США таким целым является цивилизованный и демократический образ жизни. Они теперь пекутся не о жизни страны, а о жизни целого — свободного мира, в том числе и сталкиваясь с Россией на его границах.
Поэтому для России абсолютно необходимо сконструировать и объявить равномощное целое. В советские времена на такое целое страна ориентировалась. Оно называлось «социалистический лагерь», «дело мира и социализма» и т. п. Советский Союз был частью, ядром некоторого порядка, о котором власть пеклась. Сегодня в России ничего подобного нет, а власть не понимает, зачем ей — и всему народу — нужна та или иная территория.
Отсутствие равномощного целого делает нас неконкурентоспособными с ЕС и США.
2. Проблема административно-территориального деления.
По-видимому, именно здесь может состояться событие нового становления власти в России, если будет проявлена необходимая воля.
Дело здесь не только в том, чтобы «продавить» новое территориальное деление, соответствующее новым хозяйственным реалиям. Прежде всего необходимо определить, какова будет в России национальная политика, и вообще, что это за страна — Россия? Существует как минимум три варианта: это многонациональная страна; это страна с основным, системообразующим этносом и многими иными; либо же это моногосударство, рассматривающее себя как «плавильный котел» по формированию новой общности (учтем при этом, что время наций и национальных государств уже прошло, и многим народностям и культурным автономиям уже не суждено стать нациями). Далее возникает вопрос о том, насколько безусловная культурная автономия может и должна проявляться в устройстве органов власти? В соответствии с ответами на эти вопросы и должно строиться новое территориальное деление.
Возможно даже, что оно должно быть построено совершенно иначе — границы административных округов могут, например, не совпадать с округами судебными, образовательными, хозяйственными, округами национального расселения и т. п. А может быть, учитывая, что современные типы власти экстерриториальны, следовало бы и вовсе подвергнуть сомнению сам принцип территориального деления?
Россия имеет дело с явным анахронизмом, наслоением трех предыдущих национальных политик — дореволюционной, советской и перестроечной. Проблема административного деления не ставится и тем более не решается. А ведь сегодняшние национальные властные органы, образовавшие прочные структуры с национальным же бизнесом и с национальным устройством жизни, которое не совпадает с официальным, в первую очередь ответственны за воспроизводство условий для терроризма или для таких вызывающе отвратительных случаев, как недавние события в Черкесске, которые просто уже отдают какой-нибудь Колумбией, а то и полпотовской Кампучией [69] .
69
Подробнее см. в гл. 4 части 2 «Террор и власть».
Российские территориальные органы власти необходимо постепенно превращать в «собесы»: они должны выполнять административно-регулятивные функции и функции социальной поддержки и не должны иметь в своей деятельности экономической, политической и прочих составляющих. Хозяйственное развитие при этом будет осуществляться поверх этих единиц — через проекты, округа, экономические регионы и т. п. Сохранять области как экономические и политические единицы давно уже нецелесообразно.
Кроме того, необходимо учесть, что регионы России очень и очень разнообразны, и реализовывать в них власть одним и тем же образом крайне неэффективно (например, в приграничных регионах не может быть той же организации администрации, что и во внутренних).
3. Проблема преемственности и институционализации власти.
Как показывают минские и киевские события и примеры Туркменистана, Азербайджана и Грузии (а также национальных республик в составе России, да и областей тоже), никакого отработанного механизма передачи легитимности от предшественника к преемнику не существует. При этом делается вид, что все в порядке, поскольку механизм прописан в Конституции.
Это реальный вызов власти как власти, поскольку со сменой властителя в стране приходится «начинать все заново», и ни о каких длинных циклах воспроизводства жизни говорить уже не приходится.
Проблема здесь двоякая. Во-первых, отсутствуют институциализированные безличные механизмы отправления власти. Несмотря на все административные реформы и укрепления вертикалей, они остаются «лично-ориентированными», а не четкими, работающими как часы устройствами, отправляющими властные функции.
Неизвестно, можно ли в условиях России построить такие структуры, но то, что этот вопрос вообще не стоит на повестке дня, — это очевидно.
Во-вторых, в России отсутствует непрерывность воспроизводства и преемственности элит — та непрерывность, которая существует, например, в уже упоминавшейся Великобритании и которая обеспечивает баланс общей конструкции власти. В России произошли Октябрьская революция, чистки 30—50-х, события 1991–1993 годов. Все эти переломные периоды означали разрыв в преемственности элит. Это означает, что в стране нет конструкции, которая удерживала бы ее в масштабе исторического времени, вне государства и поверх него, которая «отвечала» бы за Россию, а не за администрацию и не за те или иные партии.
В-третьих, проблема легитимизации преемника невероятно усложняется в России, где в народе чрезвычайно развито осознание относительности догм и порядка, где эти категории традиционно ставятся под сомнение. Русский человек всегда сомневается, и люди не спешат выполнять установки последней власти, поскольку понимают: и эта власть сменится.
Порядок — он относителен. Любое очередное действие власти (да и вообще любое решение любого социального вопроса) подвергается сомнению. Тут же начинаются прикидки, как это все можно обойти, в какую игру с этим решением можно сыграть, правильное оно или нет — конечно же, нет, поскольку не учтено то-то и то-то. Сознание российского человека устроено так, что в нем нет ничего безусловного: ни собственность, ни законность, ни власть, ни технологии, ни выборные механизмы таким безусловным не являются. По всеобщему мнению, любые выборы непременно произойдут с подтасовками и вбросами, любая передача власти по наследству — результат сговора таких-то и таких-то сил и так далее. Можно ли построить механизмы типа «пост сдал — пост принял» в этих условиях — неизвестно, но ставится ли такая проблема принципиально? Осознается ли, что это проблема работы с базисными структурами сознания, а не просто «впаривания» и «идеологической обработки»? После событий в Украине [70] власть не сможет делать вид, что такой проблемы не существует. Так или иначе, с этим придется что-то делать.
70
См. гл. 1 части 2 «Демократия в условиях „спецоперации“: как убить государство».
4. Угроза суверенитету.
Привычное понятие суверенитета связано с национальным государством — оно трактуется как государственный суверенитет. Но когда государство становится лишь одной из инстанций власти, то подлинный суверенитет связан именно с ней.
Именно власть должна быть суверенна, то есть способна принимать решения самостоятельно. Ведь власть никому не подчиняется. Если подчиняется — то это не власть, ее структура не обеспечивает самостоятельности решений. Что при этом происходит с суверенностью государства — это второй вопрос.