Современный румынский детектив
Шрифт:
Тонкие губы профессора — глубокая рана на осунувшемся лице — собрались в гармошку:
— Рецидивист?
— Господь дал мне пасть, а язык дать забыл. Черт его знает, куда он его дел…
— А ты ему напомни! Специальность?
— Шарю по курятникам. Поганая работа…
— Чего так?
— Да уж больно дома похожи друг на друга! Особливо в новых районах. Возвращаюсь ночью домой выпивши и, черт его знает, как оно получается, попадаю в чужую хату… На прощанье прихватываю
— А ты сентиментален…
— Давай без мата! Профессор улыбнулся:
— Кого пришил?
— Что ты, брось!
— Отвечай!
— Взломщика. Споткнулся, бедолага, попал на перо… Менты простреливали улицу, и я не успел смыться.
— Жизнь твоя — копейка.
— Цена господня!..
Закурили. Челнок не спускал с Профессора глаз. Потом спросил тихо:
— А вы? Профессор не ответил.
— Взломщик?
— Тут, господин Челнок, вопросы задаю я. Ясно? — Заметано.
— Один работаешь?
Димок облизнул губы. Затем изобразил улыбку" доброго малого":
— Только в одиночку. Разок пошел на дело с братьями Додя из Ферентарь — навсегда отбило охоту.
— Что так?
— Продали.
— Ты или они?
— Каиафа я тебе, что ли? Забижаешь, дя Беглый, на мозоль наступаешь…
Глаза Профессора сверкнули. Он процедил сквозь зубы:
— Послушай, господин Челнок, послушай внимательно! В жизни я не брался за нож. — Он показал ладони величиной с лопату. — Обхожусь этими двумя. А сунешь нос, куда не следует, на дне морском отыщу!
Ночь обходит дозором окна. Черная, как деготь, ночь. Долговязые тополя отбрасывают на стену бледную тень. Беглый смотрит во тьму, сжимая подоконник руками, всем существом впитывая запах полыни и жасмина. Челнок похрапывает, но Профессор знает, что тот не спит. Он чувствует затылком горящий взгляд вора.
Обедали вместе. Беглый сидел во главе стола, Челнок — напротив. Морщавый и Трехпалый — по сторонам. Взгляд Профессора приковала тонкая ветвь акации, притулившейся к дому.
Челнок расплылся в улыбке и тихонько пропел:
Катька, ой, хороша! Я б подкатился, Да нет плаща…
Хозяин обтер лоб платком.
— Эх, Митря, Митря, дурное семя. Помнишь, что я тебе говорил лет восемь назад?
— Что весь век свой сидеть буду. Не тут-то было! Присмирел, думаешь? Покаялся?
— Плохо ты кончишь, Митря!
— Привет свекрови!
— Жаль твоей молодости…
Вор глянул на него вызывающе. И протянул:
— Ну, ну, меняй пластинку! Гляди, кто проповедует! Трехпалый, исполосованный годами и финками, жевал молча, Челнок шепнул ему на ухо:
— Дай десяток гвоздиков — расколюсь!
Тот
— Фани сгорел. — Когда?
— Позавчерась на исповеди. Братцу твоему, Сковородке, всыпят аж три календаря.
— А его маруха?
— Ходит по трепалам.
— Даст бог, выручит!
— Могет быть. Или придется крестному раскошелиться…
— Ну и хай!
— Тяжел на подъем. Кажет, потерял ключ от копилки.
— Иуда!
— Есть что при себе? Переведу ему по почте. Трехпалый пожал плечами:
— Пусто…
Тасе принес гуляш.
— Греби половником по дну, падло! — протянул тарелку Челнок. — Кого не терплю, так это вас, сводников! Самые гады…
— Ох, жаль мне тебя, Челнок.
Профессор попробовал варево — с души воротит. Он закурил и подошел к окну. Быстрый весенний дождь обмыл лик небес. Далеко на горизонте распоясалась радуга.
Трехпалый жевал с удрученным видом. Димок тронул его локтем и шепнул, указывая на Беглого:
— Что за фрайер?
— Бедолага, не позавидуешь…
— Почто?
— Дважды тикал, и мусора его цапали. Коли и теперь не получится, конец ему,
— Потому и прозвали Беглым?
Силе Драгу сверлил его взглядом. Челнок задергался:
— Пялит на меня свои гляделки!
— Бывает. Вы что, на одной плите жарите?
— По бедности.
— Гляди, паря, в оба! Этот не часто исповедовался.
— Медведь?
— Куды там! Ученый человек, профессор. Баба его загубила… — Трехпалый покачал головой: — На сторону бегала.
— Все они на один лад! — с горечью подхватил Димок, — Послухай, дя, верное слово скажу. Все наши беды — от марух. Вот глянь: Гуштер из-за фифы наколол братана. А Калифар бегал за тощей такой, с зелеными гляделками, точно за божьей благодатью. Как взлом, так вдарится с ней в загул, на море везет. А она связалась с макаронщиком, и парень затосковал. Ух, чтоб им, падлам!
Забыв о гуляше, Трехпалый вслушивался в слова сморчка, глубоко вздыхая.
— Милиция! — выдохнул хозяин с порога. — Живо в секрет!
Они проворно собрали свое барахло, вытряхнули пепельницы. Трехпалый поколдовал в углу, и полки соскользнули вниз. За ними открылась узкая ниша, где могли уместиться четыре человека, привычных к часам пик в общественном транспорте. Тасе задвинул стеллаж, проверил, не осталось ли следов в комнате, затем отворил,
— Пожалуйте! Пожалуйте, господин майор. Чудесный день! Замечательный…
— Уж как ты рад меня видеть, — сказал майор Дашку с улыбкой.
Тасе Попеску с готовностью закивал — того и гляди, голова оторвется: