Современный шведский детектив
Шрифт:
— Вот какие нынче слова у студенческих песен, — заметил Мартинссон.
Русен потер нос и буркнул:
— Н-да…
А когда на город опустился вечер, прогремел выстрел.
Глава первая
Второго мая, во вторник, все они порядком вымотались.
Кто — они?
Комиссар уголовной полиции Бенгт Турен. — Человек вспыльчивый, он нередко срывал злость на тех, кто его раздражал. Турен курил трубку, но умеренно, в юности с неплохим результатом бегал на восемьсот метров. Правда, это было в тридцатые годы, а сейчас ему уже сравнялся пятьдесят один. Ростом он невысок. В каштановых волосах заметна легкая проседь. Кустистые брови, толстая нижняя губа. На лице зачастую лежит печать усталости, и в глаза прежде всего бросается длинный нос, похожий на клюв хищной птицы. Лоб пересечен шрамом. Руки большие, с толстыми пальцами, покрытыми темным пушком. Телосложение худощавое.
Инспектор уголовной полиции Севед Улофссон (отдел по борьбе с особо опасными преступлениями). — Обозначившееся брюшко досаждало больше его жене, Буэль, нежели ему самому. Лоб выпуклый, светлые волосы аккуратно зачесаны назад. С давних пор он приобрел скверную привычку ежеминутно облизывать тонкие губы. Уши слегка оттопыренные, лицо продолговатое, овальное. И вообще он весь длинный: рост приблизительно метр девяносто. Осенью ему стукнет сорок, и он гадал, подарит ему жена тот замшевый пиджак, который он присмотрел, или нет. Дело в том, что по части одежды Севед был немножко сноб. Во-первых, он обожал наряжаться, во-вторых, работать, в-третьих, мастерить авиамодели. А в-четвертых, любил поесть.
Ассистент уголовной полиции Мартин Хольмберг (отдел по борьбе с особо опасными преступлениями). — Однажды ему сказали, что он похож на Хамфри Богарта. [18] И он это запомнил. Хольмберг молод — тридцать четыре года. Родился в Стокгольме. Из столицы уехал пять лет назад после желудочного кровотечения: открылась язва. Перебрался в Лунд. Здесь ему понравилось: есть масса возможностей удовлетворить свой интерес к людям. С окружающими он сходился легко. В первую очередь, наверно, потому, что собеседник — кто бы он ни был — неизменно читал в его взгляде живейшее внимание. К тому же его светлые глаза смотрели мягко, и женщины — в особенности женщины — проникались к нему доверием, даже находили его привлекательным. Он из тех людей, кому охотно и без утайки расскажешь обо всем. Свои волнистые темные волосы он зачесывал на косой пробор и носил пышные бакенбарды. Фигура коренастая. Ходит он слегка вразвалку и жалуется на аллергию и одышку. Слишком много курит и всем без исключения кажется человеком энергичным.
18
Американский киноактер.
Инспектор уголовной полиции Осборн Бекман (на-учцо-технический отдел) — Разговаривая, Бекман вечно ковырял в ухе. Лицо у него почти совершенно круглое. На носу — очки в металлической оправе. С виду он нередко казался мрачным. Может, из-за одежды, так как почти всегда ходил в сером костюме. Или из-за грустного взгляда. Или оттого, что постоянно выглядел небритым. Уже через пять минут после бритья его щеки и подбородок приобретали сизый оттенок. На этой почве у него выработался, чуть ли не комплекс.
Ассистент уголовной полиции Курт Линдваль (научно-технический отдел). — Ухоженная шкиперская бородка говорила о том, что из него явно получился бы отличный военный. Но с неизменной носогрейкой в углу рта он больше смахивал на рыбака из Бохуслена. А с трубкой он практически не расставался. Еще он питал пристрастие к темно-синему цвету и обыкновенно носил темно-синий вельветовый костюм и темно-синюю спортивную рубашку. Волосы у него угольно-черные и всегда коротко подстрижены. Коллеги подозревали, что он каждую неделю наведывается в парикмахерскую. Темно-синее подчеркивало бледность кожи. Он страдал нарушением пигментации и из отпуска всякий раз возвращался краснолицым, что очень ему не шло. Однако через неделю нормальный белый цвет лица восстанавливался. Казалось, его раз навсегда загримировали под Гамлета. Только голос у него был совсем не актерский, и дикция тоже: Линдваль пользовался на редкость неразборчивым вариантом скон-ского диалекта.
Накануне вечером, без пятнадцати десять, они выехали на место происшествия.
Сигнал поступил в четверть десятого.
Принял его Хольмберг, который дежурил по отделу. Выслушав сообщение, он решил, что ситуация требует немедленного выезда опергруппы, и позвонил Турену.
— Привет! Тут такое творится! — возбужденно прокричал он в трубку.
— Ну, что еще? — недовольно буркнул Турен. Язык у него чуточку заплетался.
Улофссона известил дежурный по управлению. Он же вызвал двух сотрудников НТО.
Только около трех ночи им удалось сделать перерыв и немного вздремнуть.
К тому времени кое-что прояснилось. До некоторой степени.
Наутро вид у всех был заспанный. А Турен вдобавок мучился похмельем.
Улофссон, бог весть почему, прямо-таки со стыда сгорал, вспоминая невнятное бормотанье, пустой взгляд и сумбурные рассуждения комиссара в понедельник вечером.
Какого дьявола? — уговаривал он себя. Разве сотруднику полиции нельзя расслабиться? Откуда он, черт побери, мог знать, что Фрома ухлопают? Именно вечером. И как назло, именно Фрома. Именно его…
Утро во вторник выдалось по-весеннему безмятежное, но отнюдь не для сотрудников полиции.
— Давайте-ка еще раз прокрутим все с самого начала, — сказал Турен, — а потом опросим свидетелей и попытаемся найти хоть какую-нибудь зацепку.
Совещание проходило за большим столом в кабинете комиссара.
— Севед, может быть, ты?
— Хорошо. — Улофссон положил перед собой пачку исписанных листов. — Итак, все началось вчера вечером, в двадцать один пятнадцать. По телефону девяносто-ноль-ноль-ноль дежурному сообщили, что три минуты назад кто-то стрелял в директора Эрика Вальфрида Густава Фрома… — Улофссон излагал факты в своей обычной манере — сухо и деловито. Кое-кому это здорово действовало на нервы. — После этого опергруппу подняли по тревоге.
В двадцать один ноль-ноль Фром, его жена Анна и сын Курт Рогер с невестой вернулись из своего загородного коттеджа в Эстерлене. Машину — «мерседес двести двадцать»— вел сын. Их гараж расположен в глубине двора, за домом. Фром вышел из автомобиля у ворот, сославшись на то, что должен срочно позвонить своей секретарше Инге Йонссон.
Поставив машину, сын вместе с женщинами начал выгружать вещи. Когда они уже хотели нести походные причиндалы в дом, раздался выстрел. Все трое бросились к дому и увидели: входная дверь широко распахнута, через калитку выходит какой-то человек, а Фром навзничь лежит на пороге.
Потом с улицы донесся шум отъезжающего автомобиля. Фром был ранен. Из отверстия в груди текла кровь.
Анне Фром стало дурно, она потеряла сознание. Невеста сына едва успела подхватить ее, иначе она бы упала. Курт Рогер Фром опустился на колени возле раненого и пощупал пульс. Пульс был, хотя и слабый. Затем он вызвал «скорую» и позвонил в полицию.
Вернувшись, он еще раз проверил пульс.
Пульса не было.
Вместе с невестой они перенесли мать в дом, уложили на софу и стали ждать полицию.