Сойди ко мне в подвал
Шрифт:
– Ты понял. Ладно. Но что такое ты понял?
– встревоженно спросил Фортнем. Уиллис пристально вглядывался в свои лежащие на коленях руки.
– Я боюсь. Потом не боюсь. Потом снова средь бела дня чего-то боюсь. Прошел медицинский осмотр. Врачи говорят, я здоров, как бык. В семье тишь да гладь. Джо - прекрасный сын и вообще парень что надо. Дороти? Просто чудо. С ней не страшны ни старость, ни даже смерть.
– Тебе всегда везло.
– Везло - не везло, сейчас не важно. Я боюсь за себя, за свою семью, а в эту минуту и за тебя тоже.
– За меня?
– воскликнул Фортнем.
Он остановил машину на пустыре у гастронома и бросил на друга испытующий взгляд. Вокруг было тихо-тихо. Уиллис заговорил, и звук его голоса внезапно заставил Фортнема похолодеть.
– Я боюсь за всех, - сказал Уиллис.
– За твоих и моих друзей, за друзей наших друзей, и так далее, до бесконечности. Глупо, да?
Уиллис открыл дверцу, вылез из машины, но уходить не спешил. Фортнем почувствовал, что нужно что-то сказать.
– Ну хорошо, так что будем делать?
Уиллис глянул вверх, солнце слепило глаза.
– Главное - не зевай, - медленно сказал он.
– И денек-другой понаблюдай за происходящим. Все важно, всякая мелочь.
– Как все?
– Мы не пользуемся и половиной тех возможностей, которыми наделил нас Господь. От силы десятой частью. Надо бы и слышать больше, и видеть больше, больше чувствовать. Может, изменились солнечные блики на телеграфных проводах, или не так, как прежде, звенят цикады в кронах вязов. Нам бы нужно замереть и присмотреться, прислушаться - несколько дней, несколько ночей, а потом сравнить наши наблюдения. И вот тогда, если ты мне велишь замолчать, я с удовольствием это сделаю.
– Ну что ж, - сказал Фортнем не слишком серьезно.
– Я готов понаблюдать. Но как я узнаю, то ли это, даже если увижу?
Уиллис во все глаза глядел на него.
– Узнаешь. Должен узнать. А иначе нам всем, всем до единого, конец, произнес он ровным голосом.
Фортнем хлопнул дверцей и смущенно покраснел. Он не знал, что сказать.
– Хью, может, ты считаешь, что я спятил?
– почувствовав его настроение, спросил Уиллис.
– Глупости!
– с излишней горячностью воскликнул Фортнем.
– Ты просто переутомился. На твоем месте я бы взял отпуск на недельку. Уиллис кивнул.
– Давай встретимся в понедельник вечером.
– Когда угодно. Загляни к нам.
– Спасибо, Хью. Я приду. Если смогу.
И он удалился; скорым шагом пересек заросший сухим бурьяном пустырь и подошел к боковому входу в гастроном.
Фортнем глядел ему вслед. Двигаться не хотелось. Им вдруг овладело безразличие ко всему. Он медленно перевел дыхание, прислушиваясь к тишине. Провел языком по губам, слизывая соль. Посмотрел на свою руку, лежащую на приспущенном стекле; выгоревшие волоски зажглись на солнце золотым огнем. По пустырю вольготно разгуливал ветер. Фортнем высунулся из машины и глянул на солнце, которое ответило ему таким ослепительно ярким, умопомрачительным взглядом, что он тут же втянул голову обратно. Шумно выдохнул. Рассмеялся. И поехал прочь.
Холодный лимонад; восхитительно запотевший стакан, в котором музыкально позвякивают кубики льда. Лимонад в меру сладок и в меру кисл, в самый раз на его вкус. Сидя с закрытыми глазами в кресле-качалке на веранде, он наслаждался прохладным напитком. Сгущались сумерки. В траве стрекотали кузнечики. Синтия примостилась напротив; она вязала, с любопытством поглядывая на него; он почувствовал на себе ее взгляд.
– Что-то тебя беспокоит, - наконец сказала она.
– О чем призадумался? Выкладывай.
– Синтия, что говорит твоя интуиция? Может, нам грозит землетрясение? Земля разверзнется? Или вот-вот объявят войну? А может, опасность угрожает только лютикам в нашем саду?
– Погоди. Дай сосредоточиться.
Он открыл глаза и стал наблюдать за Синтией. Теперь глаза закрыла она и замерла, словно статуя, сложив на коленях руки. Наконец улыбнулась и покачала головой.
– Нет. Ни нам, ни лютикам ничего не грозит: ни землетрясение, ни война, ни мор. Что это на тебя нашло?
– Кое-кто поговаривает о конце света. Вообще-то двое таких, но...
Со стуком распахнулись ажурные двери веранды. Фортнем вздрогнул всем телом, словно его ударили.
– Что случилось?
На веранду прошествовал Том с огородным лотком в руках.
– Прости, папа. Я тебя не задел?
– Нет, ничего.
– Фортнем встал, довольный, что может прервать неприятный разговор.
– Урожаем пришел похвастать?
Том нетерпеливо шагнул вперед.
– Это еще не все. Растут как на дрожжах. Побольше воды, и за семь часов - гляньте, какие выросли!
Он поставил лоток между родителями. Урожай и впрямь был просто невероятный. Сотни маленьких коричневато-серых грибочков вытягивались из влажной почвы.
– Черт побери! Потрясающе!
– воскликнул Фортнем. Синтия хотела было дотронуться до лотка, протянула руку, но тут же отдернула с тяжелым чувством.
– Не хочу тебя расстраивать, но... Среди них точно нет ядовитых?
– Можно подумать, я вас травить собираюсь? Что это - поганки?! оскорбленно закричал Том.
– Вот именно, - тут же отозвалась Синтия, - как узнать, что они съедобные?
– Очень просто, - заявил Том.
– Съесть. Останешься в живых - хорошо. А умрешь - не взыщи!
И он грубовато рассмеялся. Фортнем повеселел, но Синтию всю передернуло. Она опустилась на стул.
– Мне они не... не внушают доверия, - сказала она.
– Ну вы даете, - рассердился Том и подхватил лоток.
– В этом доме тебя не могут не окатить ушатом холодной воды.
Расстроенный, мрачный, Том поплелся с веранды в дом.
– Том!
– позвал отец.
– Да ладно, перебьемся. Все почему-то считают, что наши увлечения до добра не доведут. Что мы, маленькие, что ли? Ничего не понимаем?