Сойди ко мне в подвал
Шрифт:
– Фортнем?
Синтия включила свет. Фортнем поспешно разорвал конверт и развернул телеграмму.
СЛЕДУЮ НЬЮ-ОРЛЕАН. УДАЛОСЬ УЛУЧИТЬ МИНУТУ, ВЫЙДЯ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ. ПРЕДУПРЕЖДАЮ: НЕ ПРИНИМАЙТЕ, ПОВТОРЯЮ, НЕ ПРИНИМАЙТЕ НИКАКИХ СРОЧНЫХ ЗАКАЗНЫХ БАНДЕРОЛЕЙ.
– РОДЖЕР
Синтия подняла от телеграммы глаза.
– Не понимаю, что он имеет в виду?
Но Фортнем уже подскочил к телефону и набрал номер.
– Телефонистка? Полицию, пожалуйста. Срочно!
А в четверть одиннадцатого в шестой раз за вечер зазвонил телефон. Фортнем взял трубку и от удивления
– Роджер?! Не может быть! Ты где?
– Черт побери, где я, ты знаешь не хуже меня, - беспечно и даже с каким-то удовольствием сказал Роджер.
– Сюда я попал по твоей милости. Гляди, ведь я могу и обидеться.
Фортнем кивнул Синтии, и она кинулась на кухню к параллельному аппарату. Услышав легкий щелчок, Фортнем заговорил:
– Откуда же мне знать, честное слово? Я получил твою телеграммуУ
– Какую такую телеграмму?
– весело закричал Роджер.
– Я никаких телеграмм не посылал. Еду я себе спокойно на юг, и вдруг налетает полиция, меня снимают с поезда и волокут в участок. Будь любезен, скажи, чтоб меня отпустили. Ну у тебя и шуточки.
– Но, Роджер, ты так внезапно исчез из дома...
– Да, мне действительно понадобилось срочно выехать по делам. По-твоему, это называется "исчезать"? Дороти и Джона я предупредил.
– Странно, Роджер. Ты в безопасности? Тебя никто не шантажирует? Никто не запугивает?
– Я в здравом уме и твердой памяти, действую без принуждения и никого и ничего не боюсь.
– Но, Роджер, а твои прежние страхи?
– Ерунда! Как видишь, ничего со мной не случилось.
– Да, но...
– И пожалуйста, будь паинькой, не разыгрывай из себя грозного родителя, мне пора двигаться дальше. Позвони Дороти и скажи, чтобы ждала через пять дней. Как она могла все забыть!
– Она забыла. Значит, через пять дней?
– Не больше, обещаю.
Теплый, располагающий голос, голос прежнего Роджера. Фортнем покачал головой.
– Ничего не понимаю. Ты что, сбежал от Дороти? Господи, кому-кому, а мне-то ты можешь признаться!
– Я всем сердцем ее люблю. А сейчас с тобой будет говорить лейтенант Паркер из полиции Риджтауна. Пока, Хью.
– До сви...
Но уже лейтенант взял трубку и сердито говорил что-то, говорил, говорил. Что он себе позволяет? Как смеет зря беспокоить полицию? В чем дело? Что это ему взбрело в голову? И, наконец, чего он добивается: нужно задержать или отпустить его приятеля?
– Отпустить, - умудрился вставить слово Фортнем и повесил трубку. Чудилось, он еще слышит вокзальный шум с железнодорожного узла в трехстах километрах к югу, крик кондуктора: "Займите свои места!" и тяжкое грохотанье поезда, отправляющегося в непроглядно черную ночь. Синтия неторопливо вошла в гостиную.
– Какого же дурака мы сваляли!
– сказала она.
– А представляешь, каково мне?
– Интересно, кто же тогда послал ту телеграмму и зачем?
Он плеснул себе виски и застыл посреди гостиной, уставившись на стакан.
– Хорошо, хоть с Роджером все в порядке, - наконец сказала жена.
– Где там!
– Но ведь ты сам только что сказал...
–
– Потягивая виски, Фортнем мерял шагами комнату.
– Зачем было предупреждать о заказных бандеролях? В этом году всего-то была одна, та, которую сегодня утром получил Том...
Его голос дрогнул. Не успел он опомниться, как Синтия уже стояла у корзины для ненужных бумаг и тащила оттуда смятую обертку с заказной бандероли.
На почтовом штемпеле стояло: "Нью-Орлеан, Луизиана". Синтия подняла глаза.
– Нью-Орлеан. По-моему, как раз туда направляется Роджер.
Вспомнилось, как щелкнул дверной замок, и в воображении возникла картина: ручка опускается, дверь распахивается и закрывается. Другая дверная ручка повернулась, дверь отворилась, закрылась. И так же пахнуло влажной землей.
Он машинально набрал номер. Долго никто не подходил, наконец Дороти Уиллис взяла трубку. Фортнем представил, как сидит она одна, а во всех комнатах горит свет. Он поговорил с ней о том о сем, потом откашлялся и спросил:
– Дороти, может, тебе покажется глупым мой вопрос, но вы не получали на днях каких-нибудь срочных заказных бандеролей?
– Нет, - чуть слышно сказала она. И, поколебавшись, добавила: - Хотя... Погоди... Третьего дня была одна. Я ведь думала, ты в курсе! Дети в нашем квартале нашли наконец занятие по душе.
– Какое занятие?
– с расстановкой спросил Фортнем.
– Да что ты разволновался? Дети выращивают грибы. Что в этом дурного?
Фортнем прикрыл глаза.
– Хью? Ты слушаешь?
– спросила Дороти.
– Я говорю, нет ничего дурного в том, что они...
– Выращивают грибы?
– наконец отозвался Фортнем.
– Нет. Ничего дурного.
И медленно опустил трубку.
Ветер шевелит занавески, словно сотканные из лунного света. Тикают часы. Глухая ночь вплыла в окна и наполнила спальню. Кажется ему, что сегодняшнее утро отдалилось на миллион лет, но по-прежнему внятно разносится в воздухе голос миссис Гудбоди. Слышит он, как Роджер изливает душу, и солнце вновь затягивается тучами. Слышит, как по телефону кроет его полицейский из южного штата. И опять - голос Роджера и замирающий вдали перестук колес на рельсовых стыках. И снова миссис Гудбоди выкрикивает из-под забора:
– Господи, а как быстро растут!
– Кто растет?
– Да эти, Marasmius oreades!
Он мигом открыл глаза. Сел. И через минуту уже листал в библиотеке на первом этаже энциклопедический словарь. Указательный палец остановился на словах: "Marasmius oreades - грибы, обильно произрастают на влажных почвах летом и ранней осенью..." Он опустил руку, книга захлопнулась.
Фортнем сошел с крыльца во двор. Во мраке летней ночи вспыхнул огонек сигареты. В небе мелькнул метеор и, не долетев до земли, сгорел. Ласково шелестят деревья. Легко стукнула входная дверь. Синтия в халате подошла к нему.