Создания света — создания тьмы

Желязны Роджер Джозеф

— Жаль, — вздыхает он и повторяет литанию Возможно Подлинной Смерти.

Поднявшись наверх, он наконец приходит в назначенное место. И стоит там. У Врат Преисподней. На Валдике…

— Ад был ужасен, — говорит он. — А ведь я почти непобедим. Странно, эта старая вещь — перчатка Сета?.. Почему же она лишь наполовину покрывает меня… Или я — в большей мере человек, чем был Сет? — Он переводит взгляд на свой живот и усмехается — А, может быть, и нет. Но какая мощь в этой штуке… Могущество! Привести к повиновению развращенных и попытаться обратить их — может, для того она и оказалась на моей руке. Божественен ли Тот? Не знаю. Но

желал бы знать. Если Тот божественен, на меня падет грех… Он приказал, а я не исполню… Если, конечно, именно это не было его тайным желанием… — Смотрит на свои руки, обтянутые перчаткой. — Моя сила сейчас безмерна. Как я использую ее? С этой штуковиной можно обратить весь Валдик, было бы только время. Но он приказал мне иное… — Улыбается. Перчатка не закрывает его лица. — Что, если он все-таки божественен? Сыновья, порождающие собственных отцов, вполне могут быть благими. Мне вспоминается миф об Эдеме. Эта перчатка подобна Змею и еще… ну чем не Запретный Плод?.. — и пожимает плечами. — Но сколько добра можно сделать… Нет! Это ловушка! Но я мог бы вбить Слово в их головы… И я сделаю это! Правда, «зев Ада широк», как говорит Фрамин, но чего только Фрамин не говорит…

Когда он уже собирается уходить, его подхватывает вихрь, высасывающий слова из горла, и швыряет в пустой и холодный колодец.

Позади него слились в схватке тени, широко распахнутый зев Валдика исчезает, и Принц призывает Мадрака к себе.

РАСКАТЫ ГРОМА

…Но Оаким — Скиталец уже одел сандалии и поднимается над плитами пола — он стоит в потоках воздуха, он смеется. От каждого его шага за пределы храма разносится грохот и смешивается снаружи с ударами начинающейся грозы. Воины и молящиеся падают ниц.

Оаким взбегает по стене и останавливается. Подошвы его упираются в потолок.

Зеленая дверь возникает за спиной Фрамина. Оаким спускается и шагает в нее. Фрамин следует за ним.

— Аве? — робко напоминает один из жрецов. Одурманенные копьеносцы поворачиваются к нему и разрывают его на куски.

Когда-нибудь, спустя века, могучее воинство отправится на поиски Священных Сандалий. …А пока — алтарь пуст. Идут вечерние дожди.

ТОТ, КТО ПОЛУЧАЕТ ЖЕЗЛ

На Марачеке, в Цитадели, стоят они все, и головы их кружатся.

— У меня сандалии, — говорит Оаким. — Теперь ты можешь получить их — в обмен на мое имя.

— У меня перчатка, — добавляет Мадрак и прячет лицо.

— …А у меня жезл, — заключает Гор, и луч голубого света выпадает из его рук.

— Он достанется мне, — говорит Принц, — ибо он сотворен не из примитивной материи и суть его не относится к тем, которыми ты в состоянии владеть…

И разум Принца закрыт для внутреннего взгляда Гора.

Гор делает шаг вперед и сейчас он — не более, чем меняющийся темный силуэт, чья левая нога длиннее правой, но он стоит совершенно прямо на теперь уже неровном полу, а узкое окно за спиной Принца вдруг вспыхивает как солнце, и Стальной Генерал становится золотым и призрачным, и Фрамин горит зеленоватым пламенем, не дающим света, а Мадрак — истрепанная жирная марионетка, подвешенная на резиновой нити; стены вокруг ревут и пульсируют, сжимаются и разжимаются в такт, а взбесившееся Время в музыке перемешанных полос спектра уносится в туннель, начинающийся под окном, в самом конце которого —

пылающий тигр, чьи полосы — мед, текущий янтарными каплями на жезл, который чудовищно вырос и сейчас действительно — не более чем луч голубого света, слишком тонкий, чтобы быть видимым здесь — в сумрачной вечности башни, возвышающейся над Цитаделью Марачека в сердце Средних Миров, где выросла улыбка Принца…

Гор делает еще один шаг, и тело его открыто для его чувств, и все, что внутри него, немедленно становится ясным и пугающим.

— Выходит как джинн — лунаиз лампы волшебной ночи..Дорожка, что светом полна,мой взор направляя, хочет— ковер приподнять из дней —где буду когда-нибудь.И сквозь все пещеры небес — по неймы проложим наш дальний путь…

— читает голос, странно похожий и не похожий на голос Фрамина.

И Гор поднимает руку на Принца… Но Принц уже сжимает его запястье обжигающей хваткой.

И Гор поднимает другую руку… Но Принц уже держит и это запястье леденящей хваткой.

И Гор поднимает третью руку, и ее бьет электрическим ударом.

И Гор поднимает четвертую руку, и она чернеет и умирает.

И он поднимает еще сто рук, но они превращаются в змей и пожирают друг друга, и шепчет он: — Что творится со мной?

— Это мир, — отвечает Принц, — это все мир, в который я перенес нас.

— Нечестно выбирать такое поле сражения, — говорит Гор. — Этот мир слишком похож на тот, который я знаю — он так близок и так искажен… — и слова его — всех цветов Блиса, и они текучи и округлы, как капли.

— А честно ли тебе желать моей смерти?

— Мне поручили сделать это, но таково и мое желание.

— Итак, ты проиграл, — смеется Принц, вынуждая его встать на колени на Млечном Пути, который становится полным звезд прозрачным кишечником, мучимым судорожными сокращениями. Вонь невыносима.

— Нет! — шепчет Гор.

— Да, брат. Ты побежден. Ты не можешь убить меня. Самое время смириться и идти домой.

— Не раньше, чем я убью тебя! Звезды как язвы горят в его чреве, и он собирает все силы своего тела против загадки, которая есть Принц. Принц падает на одно колено, и это рождает пение ему осанны. Поют бесчисленные собаколицые цветы, выступившие на его челе подобно испарине. Они сливаются в стеклянную маску, и из трещин ее летят молнии. Гор протягивает руки к девятнадцати лунам, и змеи его пальцев пожирают их… И кто кричит над всем этим, как не совесть его отца, птицеголового ангела на небесном троне, плачущего слезами крови? Смириться? Никогда! Отправляться домой? Огненный хохот звучит, когда он бьет стоящее внизу нечто с лицом брата:

— Сдайся и умри! Но он — отброшен… …далеко вперед …где Время — прах и дни — лилии без числа… и ночь — пурпурный василиск, чьему имени отказано в забвении…

Он становится деревом без кроны, подрубленным и падающим вечно.

И в конце Вечности он лежит на спине и смотрит вверх на Принца-Который-есть-его-Брат, стоящего над ним, и читает в глазах его приговор своей свободе.

— Теперь я разрешаю тебе уйти, брат, ибо я победил тебя в честном бою, — и слова его приходят, как теплое зеленое сияние.