Создания света — создания тьмы
Шрифт:
Полдня они блуждают, тщетно разыскивая Не Ту Дверь. Они отпирают дверь за дверью, но обнаруживают только кости.
— Интересно, а как там путешествуют другие? — осведомляется воин-священник.
— Лучше или хуже. А может быть, и точно так же, — отвечает тень лошади и смеется. Мадраку, впрочем, не до смеха.
Оступившись на куче костей, он едва успевает заметить разъяренного зверя. Священник поднимает свой посох и начинает отбиваться.
Он молотит его меж рогов и по хребту. Он колет тварь, рубит, толкает и бьет. Он хватает ее за рога и борется врукопашную,
Но тень черной лошади падает на тварь, и та исчезает — полностью и навсегда.
Мадрак склоняет голову и поет литанию Возможно Подлинной Смерти.
— Прекрасно, — фыркает его спутник и, когда Мадрак заканчивает, произносит: — Аминь. А сейчас вот что, жирный отец, — я думаю, что нашел Не Ту Дверь. Я мог бы войти и не открывая ее, но ты на это не способен. Как быть?
— Подожди минутку, — говорит Мадрак, вставая — Доза наркотика, и я буду как новенький и сильнее, чем прежде. Тогда мы войдем вместе.
— Хорошо, я жду.
Мадрак делает себе инъекцию, становясь подобным богу.
— Теперь покажи мне дверь и давай войдем.
— Сюда.
Он указывает на запретную дверь, большую и бесцветную в инфракрасных лучах.
— Открой ее, — говорит Тифон, и Мадрак открывает. Цербер резвится в бликах света, терзая перчатку. Величиной он превосходит двух слонов. Лежа на груде костей, он развлекается со своей игрушкой. Одна из его голов чует порыв ветра из-за Не Той Двери, две головы рычат, а четвертая роняет перчатку.
— Ты понимаешь меня? — спрашивает Тифон, но в восьми красных глазах нет и проблеска разума. Хвосты пса дергаются, он поднимается в мерцании огней — чешуйчатый и злобный.
— Славный песик, — комментирует Мадрак, а песик машет хвостами, разевает пасти и прыгает к нему.
— Убей его! — вопит воин-священник.
— Не могу, — отвечает Тифон — По крайней мере сейчас.
ПОДОШВЫ НА АЛТАРЕ
Войдя в зеленую двер, открытую поэтом, и прибыв наконец на мир Интерлюдии, Оаким и Фрамин оказываются в безумном мире дождей и религий. Уставшие, они стоят на влажной траве рядом с городом, окруженным мрачными черными стенами.
— Сейчас мы войдем, — размышляет поэт, поглаживая свою изумрудно-зеленую бороду. — Мы войдем через эту маленькую дверь слева, которую я заставлю открыться. Останется загипнотизировать или подчинить охранников, если они там окажутся, и пройти к великому храму…
— …Чтобы выкрасть сандалии для Принца, — говорит Оаким — Странное это для меня дело. Если бы он не обещал мне вернуть мое имя — мое настоящее имя, — прежде чем я убью его, я бы не согласился.
— Это я понимаю, лорд Рэндалл, сын мой 2 — говорит Фрамин, — но скажи мне, что ты намерен делать с Гором, который также хочет убить его — и который сейчас работает на него, только чтобы заполучить эту же возможность?
2
«Лорд
— Убью, если потребуется, сначала Гора.
— Твоя решимость бесподобна, но позволь узнать — какая тебе разница, кто его убьет — ты или Гор? Он ведь в любом случае будет одинаково мертв. Оаким молчит, явно озадаченный.
— Это моя миссия, — говорит он наконец.
— Он в любом случае умрет, — повторяет Фрамин.
— Но не от моей руки.
— Правильно. Но я не улавливаю разницы.
— И я не улавливаю, но убить Принца поручено мне.
— Возможно, Гору тоже кто-то поручил.
— Но не мой хозяин.
— А почему у тебя есть хозяин, Оаким? Почему ты не хозяин сам себе? Оаким трет лоб.
— Я… действительно… не знаю… Но я должен сделать то, что мне сказано.
— Понимаю, — говорит Фрамин, и пока сбитый с толку Оаким раздумывает, крошечная зеленая искра слетает с кончика трости поэта и касается шеи посланца Дома Мертвых. Оаким раздраженно чешется.
— Что это?..
— Местное насекомое, наверно, — говорит поэт. — Пошли!
Дверь перед ними открывается от постукивания трости, а охранники засыпают после короткой зеленой вспышки. Позаимствовав у них два плаща, Оаким и Фрамин направляются к центру города. Найти храм легко. Войти — куда сложнее. Ибо перед входом — охранники, обезумевшие от наркотика.
Двое в плащах подходят и требуют впустить. Восемьдесят восемь копий наружной охраны нацелены на них:
— Публичного поклонения не будет до закатных дождей, — воины дергаются марионетками в такт своим словам.
— Мы подождем. И — ждут.
С закатным дождем они присоединяются к процессии промокших паломников, входят во внешний храм и пытаются пройти дальше.
Их останавливают триста пятьдесят два копьеносца, охраняющие следующий вход.
— У вас есть знаки молящихся внутреннего храма? — спрашивает капитан.
— Конечно, — говорит Фрамин, поднимая свою трость.
После этого капитан, очевидно, решает, что знаки у обоих есть, и им дарован вход.
Затем, на подходе к самой Святая Святых, они остановлены офицером, командующим пятьюстами десятью стражниками, также одурманенными наркотиком, которые охраняют последний проход.
— Оскоплены?! — спрашивает он.
— Оскоплены, оскоплены, — уверяет Фрамин звучным сопрано. — О, дай нам пройти, — глаза его сверкают зеленым, и офицер отступает.
Войдя, они видят алтарь с его пятьюдесятью охранниками и шестью странными жрецами.
— Сандалии там, на алтаре.
— Как их заполучить?
— Лучше по-тихому, — говорит Фрамин и, пока не началась телевизионная служба, проталкивается поближе к алтарю.
— Как по-тихому?
— Хорошо бы подменить их нашими собственными, а священные надеть и без суеты уйти отсюда.
— Подходит.
— Что если бы они были украдены пять минут назад?
— Я понял тебя, — говорит Оаким и склоняет голову, как в молитве. Служба начинается.