Создатель ангелов
Шрифт:
Но больше всего его уносили назад в монастырь слова, которые он слышал каждый вечер, когда ложился в постель. В соседней комнате его отец читал Библию. Голос был приглушенным, но он так хорошо знал текст, что мог легко повторять его. Часто он вспоминал сестру Марту.
В соседней комнате лежал пациент. Так сказал отец. Отец также сказал ему, что заходить туда нельзя. Что это запрещено. Но Виктор этого не понял. Запрещено было только заходить в комнаты к сестрам. Это он выучил. Пациентам нельзя заходить в комнаты к сестрам. Но пациентам можно заходить к другим пациентам. Так было всегда.
И поэтому
В первый раз, когда он зашел к пациенту, он издалека увидел четки в сложенных руках, такие же, как у сестер. Может, эта пациентка была сестрой, и поэтому к ней запрещалось входить?
Он тихонько подошел поближе и в свете зажженной свечи, которая всегда горела здесь, разглядел лицо пациентки. Оно было похоже на лица сестер. Но чепца на ней не было, значит, это не монахиня. Все-таки это была пациентка. Как Эгон Вайс. Или даже как Дитер Леберт. Он тоже всегда лежал в кровати, и только его грудь двигалась. Вверх-вниз. Леберт — растение, сказал однажды Марк Франсуа, но Виктор ему не поверил.
Когда Виктор навещал пациентку в этой комнате, он садился у кровати и смотрел, как двигалась вверх-вниз ее грудь. Иногда он читал Библию, которая лежала на тумбочке у кровати. Чаще всего мальчик оставался здесь все то время, пока спал его отец. Как только грохочущий звук прекращался, он потихоньку проскальзывал в свою комнату.
Но однажды пациентка оказалась мертвой. Он сразу это понял, потому что грудь больше не двигалась вверх-вниз. А еще он почувствовал запах. Он узнал этот запах. Как будто кто-то наделал в штаны. И другой запах, который он не мог описать.
Если кто-то умирал, за него надо было молиться. Так было положено. Чтобы душа умершего обрела покой, так говорили сестры. Поэтому он сложил ладошки и начал читать литанию Святого Духа. Громко. Потому что сестрам должно было быть хорошо слышно, когда пациенты молились.
Сначала Карлу Хоппе показалось, что ему это снится. Потом он решил, что кто-то пробрался к ним в дом. Но как только он сообразил, что это детский голос, он подумал о Викторе и вскочил с кровати.
Он поспешил к комнате сына и остановился у двери, чтобы не напугать Виктора и послушать, действительно ли это его голос.
— Дух милости и сострадания… Дух Святой, помогающий нам в слабости нашей… Дух Святой, усыновивший нас Отцу…
Доктор Хоппе прислушался не столько к словам, сколько к тому, как они произносились. Он слышал носовые звуки. И еще он обратил внимание, что звуков «п» и «б» практически не слышно. Дефект речи. Это мог быть только голос Виктора. Он говорил! Радость, охватившая отца от этой мысли, тут же улетучилась, когда он понял, что голос доносится не из спальни Виктора, а из комнаты, в которой лежала Йоханна.
— Дух Святой, не дай нам сойти с пути праведности. Дух Святой, будь нашей небесной наградой…
По спине пробежала дрожь. В два прыжка он оказался у спальни и увидел, что его сын сидит у кровати жены. Пламя свечи сделало похожими на зарево рыжие волосы Виктора, который, склонив голову и сложив руки, монотонно произносил над Йоханной слова.
«Она не должна об этом знать!» — подумал Карл Хоппе и в панике бросился вперед. Одной рукой он схватил сына чуть выше локтя и резким движением
Тут мужчина посмотрел на своего молчавшего три месяца сына, который только что снова заговорил. А потом на свою мертвую жену. И тут же понял, что речь сына и смерть жены связаны между собой. Что одно повлекло за собой другое. И хотя он всегда ставил под сомнение историю о том, что в его сына вселился дьявол, в этот момент, когда пламя свечи рисовало на стене огромные тени, он поверил в нее. И этот вывод, такой болезненный, нарушил что-то у него в голове. Как будто кто-то повернул рукоятку, и вся злость и печаль, все разочарования, которые годами копились внутри, должны были вырваться наружу, но не проклятиями с губ и не слезами из глаз, а через правую руку, которая замахнулась, сильно замахнулась и тяжело обрушилась на щеку его сына.
Карл Хоппе поклялся себе никогда не делать того, что все-таки сделал. С тех пор как он был подростком и осознал, что в один прекрасный день у него, возможно, появятся дети, он решил никогда не делать со своими детьми того, что делал с ним его собственный отец. Но в пощечине, которую он дал Виктору, доктор с ужасом увидел ту самую агрессию, которую так проклинал когда-то и надеялся, что она не пробралась и в его кровь.
Насколько стыдно ему должно быть, чтобы он это признал? Это вопрос всегда задавала себе Йоханна о своем муже. Когда они ссорились по мелочам, и он потом молчал несколько дней, хотя для этого не было уже никаких причин. Когда он не мог что-то найти и обвинял ее, хотя позже выяснялось, что он сам переложил эту вещь в другое место. Он никогда не извинялся, даже спустя время. Он никогда не говорил, что сожалеет. Да, он давал это понять: убирал со стола и помогал вымыть посуду, читал ей газету вслух и массировал по ночам поясницу. Но ни разу он не сказал вслух «прости меня». И этим ужасно ее раздражал.
Это было сильнее его. Если дьявол и сидел в ком-то, то в нем самом, когда он ударил Виктора. Карл ужасно сожалел об этом, но время уже нельзя было прокрутить назад. А какой смысл тогда в извинении? Он сам, в любом случае, не слышал и намека на то, что его отец сожалел о своих действиях, когда от его побоев все еще болело тело. И Карл знал, что, несмотря на сожаление, однажды побои повторятся снова.
Он, конечно, думал над тем, как загладить вину. Что он мог сделать, чтобы Виктор его простил? Как ему теперь вернуть доверие мальчика?
Новые пазлы стали хорошим началом. В перерыве между соболезнованиями — жители деревни вдруг снова вспомнили дорогу к его дому — доктор сбегал в магазинчик на Галмайштрассе и купил все три пазла, которые у них еще остались. Он боялся, что Виктор ничего больше не возьмет из его рук, но мальчик спокойно открыл коробку и сразу начал собирать картинку в ателье, подальше от многочисленных посетителей.
К вечеру этого же дня он собрал все три пазла. Честно говоря, доктор надеялся, что его сын проведет за головоломками все время от смерти до похорон. Но, закончив пазл, Виктор отказывался разбирать его и начинать все сначала.