Создатель
Шрифт:
Теперь спать, спать и ни о чем не думать!
«Все это не может продолжаться вечно», – решил он и рухнул в сон.
Много позже, вспоминая эти дни, он возвращался в памяти к тому, как выдалбливал камнем углубление у стены, чтобы туда стекал самый крупный ручеек. Там за сутки стало скапливаться достаточно воды.
– Прошло три дня, как мы попали сюда, – сказал он.
Он вновь застучал зубами – дрожь накатывала приступами. Ночами у него поднимался жар, и он бредил. Сил почти не осталось, и постоянно хотелось
– Да, – просто ответила девочка.
Он ясно почувствовал, что она еще больше замкнулась, и будто невзначай добавил:
– Утром я видел людей, дитя.
Это сработало как триггер.
Сифинь с мольбой взглянула ему в глаза:
– Почему? Почему ты ничего не сказал?
– Если это был не сон, и они…
Она отвернулась.
– Я сегодня ходил к океану, но никого не встретил. Музыка по-прежнему звучит, я даже…
– Где ты их видел? – спросила она.
– Утром я встал по нужде и заметил на пляже трех человек.
Он почувствовал, что оправдывается. Ему стало стыдно.
– Ты не сказал мне! – всхлипнула она.
– Я боялся дать тебе ложную надежду… Сначала я хотел сходить и проверить. Но, как я уже сказал, там никого не было…
– Нужно идти дальше вдоль берега, – перебила она. – Ты же сам говорил!
– Это может быть опасно.
– Не опаснее, чем сидеть в этой вонючей пещере.
III
Брахур умирал от жажды.
«Холодная вода, прозрачная, как лед, очищающая, кристальная, сверкающая», – он думал о ней, добавляя всевозможные эпитеты, и представлял, как он пьет ее, втягивает ртом, смакует, и тысячи целебных серебристых нитей устремляются в него, неся в себе жизнь.
«Три дня, уже три дня здесь», – врезалась в сознание мысль.
Парень лежал в тени развесистого дуба. Неподалеку, под соседним деревом, хрипели двое мужчин. Брахур видел, как утром, перекидываясь шутками, они пили из океана. Не это ли самое опасное? Теперь же они лежали, придавленные к земле зноем.
Раскаленный воздух дрожал: мерно, студенисто колыхалась гладь океана, а позади вставал лабиринт из зарослей.
Брахур боролся с рвотой, спазмами подступающей к горлу. Перед глазами плыли круги. Он где-то читал, что обезвоживание приходит незаметно, проявляясь лишь несколькими симптомами.
От океана тянулась музыка. Брахур узнал величественный аккорд, исполненный виолончелью, – фа мажор, продлившийся четыре такта.
«Это же Стравинский, – ошарашила его догадка. – Русский балет».
Перед глазами пронеслось старое, забытое воспоминание: он ребенком играет на ненавистной скрипке.
Да, он немного разбирался в классической музыке, но от этого было не легче. Через пару мгновений он перестал думать об этом.
Иссушающий, палящий жар проникал в самую глубину тела.
Парень вдруг закашлял, попытался сплюнуть, но не получилось. Во рту пересохло так, что густые комки слюней пришлось вытягивать изо рта пальцами. Казалось, что с каждым выдохом организм теряет последнюю воду.
В тени деревьев стонали люди. Некоторые в прострации ошеломленно ощупывали свои лица и руки.
Прошлым днем шел дождь, но мало кто успел напиться. Земля жадно впитала лужицы, и вскоре на небе снова полыхало солнце.
– Пить… пить… пить, – бормотал мужчина, скорчившись под соседним деревом.
Рыжая девушка опустилась на колени, запрокинула голову и испустила вопль, похожий на волчий вой. Люди стенали, царапали себя ногтями, хотя еще утром препирались, дрались и ходили искать источник воды, повязав на головы белые майки.
Утром пляж полнился криками, воплями, проклятиями и стонами. К полудню, когда раскалилось солнце, а человеческие тела потеряли еще по пол-литра воды, на берегу слышались лишь стоны.
Измученные люди лежали в тени деревьев, жевали листья и найденные в лесу фрукты, надеясь получить хотя бы несколько капель живительной влаги. Позднее они хватались за животы, страдая коликами, и про себя ругались. Кто-то вел себя тихо и равнодушно, будто уже принял неизбежное.
Те, кто напился соленой океанской воды, замерли без движения. Возможно, умерли. Брахур не знал. Взгляд его, мутный и полный недоумения, скользил по обессиленным телам. Уже третий день он не понимал, где находится.
Он положил голову на дубовый корень, который напоминал сухую руку, протянутую из земли. Другие корни, будто анаконды, расползались от ствола дерева. Уже более часа Брахур обдумывал свой план.
Наконец парень решился. Он вынырнул из тени под огненно-белые лучи солнца и схватил острый, похожий на головку топора, камень. Мужчины неподалеку лежали тихо. Может быть, умерли? Но нет – они смотрели на него сквозь щелки глаз. Их тела были багрово-красными, опаленными поцелуями солнца. На плечах белыми лохмотьями слазила кожа.
С океана потянулась другая мелодия – Брахур различил импровизацию на Лунную сонату. Но тут же вяло шевельнулась мысль, что он ошибся и это было «Рондо Каприччио» Бетховена. Вскоре музыка сменилась на незнакомую ему.
Камень, горячий и шершавый, лежал в ладони.
Вернувшись в спасительную тень, парень с силой ударил по бурому корню, и на нем, поблескивая влагой, вспыхнула свежая царапина. Тяжко вздохнув, Брахур вновь с силой опустил камень. Через пять ударов он примкнул ртом к сочившейся соком древесной ране.
Во рту растеклась прохлада. Он с силой втягивал эту горьковатую жидкость, но разве возможно напиться несколькими каплями? Некоторое время он мучительно высасывал из корня дубовый сок, и ощущение нереальности, преследовавшее его уже три дня, постепенно ослабло.
– Пейте, – прохрипел он, указывая мужчинам на корень.
Один из них мотнул головой и пополз к источнику влаги.
Второй же начал искать камень.
Жажда мучила всех со второго дня. Фрукты не помогали – клейкие, слишком сладкие, они вызывали понос и, как следствие, еще большее обезвоживание. К середине третьего дня жажда стала нестерпимой и сводила людей с ума.