Создатели небес
Шрифт:
Паре уже показал свою твердую руку, позвонив начальнику Фурлоу, директору психиатрической больницы Морено, доктору Лерою Уили. Уили был известен своей кровожадностью – результаты обследований этого психиатра были такими, как этого хотело обвинение. Пользуясь своим более высоким положением, Уили сказал, чтобы Мерфи был благоразумным и «отвечал за свои действия».
Фурлоу посмотрел на бесполезные часы. Они показывали 2:14. Он знал, что сейчас около семи. Скоро стемнеет. Почему же Рут задерживается? И почему она попросила встретиться на старом месте?
Он вдруг
«Неужели я стыжусь сейчас предстоящей встречи? – спросил он себя.
Он приехал сюда прямо из госпиталя, где Уили не таясь пытался заставить его бросить это дело и забыть на некоторое время, что он окружной судебный психиатр.
Уили так и заявил ему:
– …личная заинтересованность… твоя старая подружка… ее отец…
Смысл его слов был ясен, но все объяснялось тем, что Уили также знал о его заключении по поводу Мерфи, которое сейчас находилось в следственном отделе. И это заключение противоречило точке зрения Уили.
Уили появился как раз тогда, когда они собирались открыть совещание судебных экспертов, чтобы рассмотреть возможное прекращение расследования дела в отношении одного пациента. Вспоминая сейчас о том совещании, Фурлоу не мог не подумать о ярости, которая охватила главу психиатрической больницы.
Они находились в кабинете, пропахшем дезинфекцией и лекарствами: капеллан-протестант, мужчина невысокого роста с песочными волосами, носящий темный костюм, всегда казавшийся на нем на размер больше, что делало его еще более маленьким; медсестра миссис Норман, грузная дородная женщина с седыми волосами, чье узкое, словно высеченное из камня лицо никогда не покидало непроницаемое, как у вышколенного сержанта, выражение; доктор Уили казался слишком тучным в своем твидовом костюме, его черные волосы, уже покрытые сединой на висках, были аккуратно подстрижены, как того требовала гигиена, и не скрывали румянца его щек и оценивающего взгляда голубых глаз.
А дальше, за уже покрывшимся царапинами овальным столом сидел пациент; они знали лишь его имя Питер и номер. Ему было семнадцать лет, его мыслительные способности были ограничены вследствие плохой наследственности, отсутствия надлежащего питания, неподходящих условий и образования. Это было воплощение ходячей Неудачи, у которой отсутствовало все, что только возможно: его светлые волосы комками сбились вниз, закрывая голубые водянистые глаза, длинный нос, треугольный подбородок и вытянутые вперед губы совершенно не скрывали то, что должны были скрывать.
За окном зеленели лужайки, сияло солнце, и другие пациенты обрабатывали цветочные клумбы. Кабинет же, по мнению Фурлоу, пропах не только страхом пациента, но и человеком, боявшимся окружного прокурора.
– Какой работой ты будешь заниматься, когда тебя отсюда выпустят? – спросил Уили.
Питер уставился на доску со стола и ответил:
– Буду продавать газеты или же чистить обувь, что-нибудь вроде этого.
– Тебе так не заработать много денег, если только у тебя нет приличного магазинчика на углу, а значит и бизнес у тебя покруче, – осклабился Уили.
Заметив это, Фурлоу
Перед миссис Норман на столе лежали служебные папки социального обеспечения. Она пролистывала их, ясно показывая, что ей нет дела до Уили. Капеллан Хардвик держал в руках собственную копию врачебного дела на Питера, однако он не изучал его. Его похоже заинтересовала поливка воды из спринклера, которую он мог видеть в окне справа от себя.
– Не мог бы ты, Питер, рассказать нам, как чувствуешь себя сегодня? – поинтересовался Уили. – Как твое самочувствие?
– О, все в порядке.
– Ты все еще занимаешься вышиванием? Мне кажется, тебя более заинтересовала бы работа на улице.
– Да, я занимаюсь вышиванием. С тех пор, как оказался здесь.
– И как долго ты уже здесь?
– Примерно недели две.
– Ну и как ты себя чувствуешь?
– О, все отлично. Но я вот все спрашиваю себя, когда же вы выпустите меня наконец отсюда… чтобы я смог вернуться домой и помочь своей матери.
– Ну, знаешь, мы держим тебя из-за одной вещи, что есть в тебе, – сказал Уили, – вот она-то нам и интересна.
– Ну, это-то мне и говорят уже шесть месяцев, – вздохнул Питер. – Но почему я должен оставаться здесь? Капеллан (он украдкой посмотрел на Хардвика) сказал мне, что вы напишите моей матери и узнаете, хочет ли она моего возвращения. А если я ей не нужен, он оставит меня здесь.
– Мы еще не получили ответа от твоей матери.
– Ладно, зато я получил от нее письмо, и она пишет, что хочет, чтобы я вернулся домой. Капеллан сказал, что если вы позволите мне уйти отсюда, он доставит меня домой. Так что я не вижу никаких оснований, почему меня здесь держат.
– Принять решение не так-то просто, как ты думаешь, Питер. Решает не один только капеллан.
Хардвик открыл папку и сделал вид, что изучает ее содержимое. Фурлоу вздохнул и покачал головой.
«Что же это я видел? – подумал Фурлоу. – Действительно ли эта штука парила у окна Мерфи? Или это мне просто пригрезилось?» – Вопрос этот преследовал его уже два дня.
– Ну, он ведь сказал, что заберет меня отсюда, – упорствовал Питер.
Уили с неодобрением посмотрел на Хардвика.
– Вы что, в самом деле говорили ему, что отвезете его в Макирозу?
– Если против него прекратят уголовное дело, – ответил Хардвик. – Я сказал, что с радостью проехался бы с ним туда.
Уили, повернувшись снова к Питеру, сказал:
– Ну, нам нужно еще немного разобраться с этим делом, узнать, хочет ли твоя мать твоего возвращения и можно ли капеллану отвезти тебя домой. Когда все это будет улажено, ты тут же покинешь это место.
Питер замер, лицо его было совершенно невозмутимо, а взгляд был опущен вниз.
– Спасибо!
– Это все, Питер, – сказал Уили. – Ты свободен.