Создатели небес
Шрифт:
– Так ты поможешь? – спросила Рут.
«А не такую ли я штуковину видел тогда, у окна Мерфи? – поинтересовался у самого себя Фурлоу. – Что же это такое?»
Рут сделала шаг к нему и посмотрела прямо ему в лицо.
– Бонделли казалось… из-за нас… ты, возможно… станешь колебаться.
«Черт бы побрал эти умоляющие нотки в ее голосе!»
Он мысленно повторил ее вопрос и ответил:
– Да, я сделаю все, что смогу.
– Этот человек… в тюрьме, это только внешняя оболочка, – сказала она тихим равнодушным, почти бесцветным голосом.
Фурлоу посмотрел на нее и увидел, как черты ее лица застывают по мере того, как она говорила.
– Он уже не мой отец. Он только выглядит как мой отец. Мой отец умер. Он мертв… уже долгое время. Мы не понимали этого… Вот и все.
«Боже! Какой же жалкой она выглядит!»
– Я сделаю все, что только смогу, – пообещал он, – но…
– Я знаю, что надежда не велика, – перебила она его. – Я знаю, что они чувствуют – эти люди. Этот человек убил мою мать.
– Люди понимают, что он ненормальный, – сказал Фурлоу, подсознательно говоря это наставительным тоном. – Они видят это по тому, как он говорит… и что сделал. Сумасшествие, к сожалению, передается окружающим. Безумцы еще больше увеличивают безумие в мире. Общество не выносит сумасшедших и потому желает их изолировать. Сумасшедшие заставляют людей задавать себе вопросы, на которые они не могут ответить.
– Нам не нужно говорить об отце, – сказала Рут. – Не здесь. – Она оглядела рощицу. – Но мне придется поговорить о нем… или же я сойду с ума.
– Это вполне естественно, – заметил Фурлоу, стараясь успокоить женщину.
– Он создает беспокойство, и общество отвечает… Проклятье! Иногда слова так глупы!
– Я знаю, – согласилась она. – Я тоже могу пользоваться клиническими обобщениями. Если моего… если этого мужчину в тюрьме признают сумасшедшим и отправят в лечебницу, люди будут вынуждены задавать себе очень неприятные вопросы.
– Может ли кто-либо внешне казаться нормальным, тогда как на самом деле он сумасшедший? – спросил Фурлоу. – Может ли человек быть сумасшедшим, когда он считает себя нормальным? А может, я сам тоже сошел с ума и способен на безумные поступки?
– Я сейчас все время плачу, – произнесла Рут и посмотрела на Фурлоу, потом отвела взгляд в сторону. – Вся моя душа, душа дочери, наполнена скорбью. Я… – Она глубоко вздохнула. – Я способна… ненавидеть… того человека за то, что он сделал с моей матерью. Но я все еще сестра, работающая в психиатрическом отделении, и я знаю весь этот профессиональный жаргон. Но ничто из этого не способно облегчить страдания дочери, скорбящей по матери. Странно, мне кажется, что во мне уживаются два человека.
И она снова посмотрела на Фурлоу, теперь уже не таясь. Взгляд ее был беззащитным.
– И я могу прибежать к человеку, которого люблю, и попросить его, чтобы он увез меня отсюда, потому что я боюсь… я испугана до смерти!
«Человек, которого люблю!» – Ее слова потрясли его. Он покачал головой.
– Но… а как же…
– Нев? – С какой же ненавистью было произнесено это имя. – Я не живу с Невом вот уже три месяца. Сейчас я у Сары Френч. Нев… Нев был ужасной ошибкой. Это жестокий мелочный человек!
Фурлоу почувствовал, что горло у него сжалось, чтобы не выдать свои эмоции. Он прокашлялся и, глядя в темнеющее небо, сказал:
– Через несколько минут совсем стемнеет.
Как же глупо и бессмысленно прозвучали эти слова!
Рут дотронулась до его руки.
– Энди, о Энди, что же я наделала?
Она очень медленно приблизилась к нему, и он обнял ее, провел рукой по волосам.
– Мы снова вместе. Мы снова вместе, – повторял Фурлоу.
Рут посмотрела на него.
– Вся беда в том, что этот человек в тюрьме не производит впечатления сумасшедшего. – Слезы текли по ее щекам, но голос звучал твердо. – Он считает, что моя мать изменяла ему. Большинство мужчин переживают по этому поводу. Мне кажется… даже Нев мог страдать из-за этого.
Внезапный порыв ветра стряхнул на них капельки воды с листьев.
Рут высвободилась из его объятий.
– Давай пройдемся.
– В темноте?
– Мы знаем дорогу. Кроме того любители верховой езды установили там фонари. Их можно видеть каждую ночь, если идти через пустырь в больницу. Они автоматические.
– Может пойти дождь.
– Ну и пусть, щеки мои и без того уже мокрые от слез.
– Рут… милая… Я…
– Давай просто пройдемся по этой дороге… как когда-то.
Но Фурлоу все равно еще колебался. В этой рощице было нечто пугающее… какое-то давление, почти ощутимый шум. Он подошел к машине, нагнулся и стал искать очки. Надев их, он огляделся – ничего. Не было никаких мошек, ничего странного… кроме этого давления.
– Тебе не понадобятся очки, – сказала Рут. И взяла его за руку.
Фурлоу вдруг обнаружил, что не может говорить, внезапно ощутив боль в горле. Он попытался проанализировать этот страх. Он боялся не за себя. Он боялся за Рут.
– Идем же! – торопила его женщина.
Фурлоу позволил ей повести себя вперед по траве в направлении аллеи для верховых прогулок. Внезапно темнота обступила их, едва только они вышли из эвкалиптовой рощи и оказались под соснами и каштанами, растущими вдоль этой аллеи. Ее освещали фонари, прикрепленные к деревьям на довольно большом расстоянии друг от друга и образовывавшие причудливые тени сквозь промокшую листву. Несмотря на прошедший днем дождь утрамбованная копытами тропа не раскисла.
– Мы одни сейчас на этой аллее, – сказала Рут. – Да и кто выйдет из дома в такое время и в такую погоду? – Она сжала его руку.
«Но все же мы не одни», – подумал Фурлоу. Он ощущал присутствие чего-то рядом с ними: что-то было в воздухе, наблюдало за ними, несло какую-то опасность. Он опустил свой взгляд на Рут – макушкой она доставала ему до плеч. Ее мокрые волосы тускло блестели при свете фонарей. Гнетущая тишина сырого леса обступила их… И странное ощущение давления тоже не нравилось ему. Утрамбованный чернозем поглощал звуки их шагов.
«Это ощущение сводит меня с ума, – подумал Фурлоу. – Если бы о нем рассказал какой-нибудь пациент, я сразу бы попытался определить источник этих галлюцинаций».
– Я любила гулять здесь, когда была ребенком, – сказала Рут. – Еще до того, как здесь установили эти фонари. По мне так лучше бы их и не устанавливали.
– Ты гуляла здесь в темноте? – спросил Фурлоу.
– Да. Неужели я никогда не рассказывала тебе это?
– Да, не рассказывала.
– Как же посвежело после дождя… – Она глубоко вздохнула.