Созерцатель
Шрифт:
Уродливые прокопченные камни огромной шахты, по которой мы спускались, с каждым витком всё более раскалялись. От жерла шахты по горизонтали отходили туннели. Иногда мне удавалось слегка затормозить снижение и заглянуть внутрь: там были ниши, в которых на многие километры тянулись плотные ряды человеческих тел, голов, лысых черепов, над которыми носились мрачные тени и сверкали яростные глаза. Наконец, камни шахты раскалились докрасна, а наши с Игорем тела объяли языки пламени. Я не чувствовал ни жара, ни боли от ожогов, моё тело будто окружал жаропрочный скафандр – такую мощную защиту
Я ощутил под ногами твердую почву. Глянул вниз – мы стояли на горящих красных камнях. Оглянулся и увидел вокруг огромное множество человеческих тел. Они стояли друг на друге, объятые ревущим пламенем. Глаза были выпучены и устремлены вверх, в раскрытых ртах также горел огонь, люди извивались, насколько позволяла ужасная теснота. Тела производили впечатление горящей плоти, которую я как-то видел в кино про пожарников. Только эти несчастные не сгорали, как на земле, превращаясь в пепел, а горели непрестанно.
– В этом ряду, в этом самом месте, – показал рукой Игорь, – до недавнего времени находился твой отец, за смертные грехи.
Невидимая мощная рука вырвала нас из геенны, подняла, как на лифте вверх и пронесла по горизонтальному туннелю в обширную пещеру. Здесь люди копошились в мерзкой субстанции, похожей на содержимое выгребной ямы деревенского туалета. Их тела покрывали черви и пиявки, а некоторых еще пожирали огромные змеи, размером с питона – тот самый «червь неусыпаемый».
– И здесь побывал твой отец, – сказал Игорь. – Это мучение за пренебрежение постами, средой и пятницей, за ядение без молитвы.
Не успел я сообразить, как нас вынесло из этого, прямо скажем, малоприятного места и мы оказались в безжизненной пустыне. Как и везде, над головами висел арочный свод из уродливых камней. Густая тьма и невыразимая тоска насыщали атмосферу этого мучилища. Люди здесь напоминали объемные тени. Кто сидел, кто стоял, опустив унылые мрачные лица; некоторые лежали ничком – и все тряслись от страха. Над несчастными носились черные тени уродливых созданий – они вонзали длинные пики то в одного, то в другого и, услышав протяжный мучительный стон, удовлетворенно каркали. Парочка любопытных уродцев решила проколоть и нас с Игорем, они подлетели и замахнулись – но Игорь перекрестился, за ним следом я – и нечистых будто дубиной отбросило в самый дальний угол пещеры.
– Здесь находятся те люди, которые или не имели или искупили смертные грехи, но к Богу не пришли, и Церковь нашу святую презирали.
Игорь поднял руку и указал на свернувшегося калачиком человека. Его изможденное тело покрывала темно-зеленая слизь.
– Это твой отец.
– А могу я с ним поговорить?
– Попробуй. Только не ожидай горячих объятий и радостных восклицаний.
– Папа, я твой сын Андрей, – сказал я.
– Ну и что, – прошипел тот, кто был моим отцом, не поднимая лица.
– Мой проводник сказал, что наши молитвы вытащили тебя из геенны огненной и освободили от червя неусыпаемого.
– Что-то плохо вы молились, – сказал он скрипучим голосом. – Я горел в огне, и меня жрали черви миллион лет.
–
– Здесь другое время, – сказал он ворчливым полушепотом.
– Ты не рад мне? – спросил я обескуражено.
– Здесь никто не радуется. Это место мучений и боли. Уходи!
Он поднял на меня лицо – я отшатнулся: это был череп в ошмётках обугленной кожи, из глубины глазниц тускло сверкнули черные зрачки.
– Сын! Андрей, – сказал он, сотрясаясь всем телом, – молись за меня. Вон там сидела твоя мать, – он дернул черепом в сторону пещерки в скале. – Её отсюда ангелы наверх подняли. Я тоже туда хочу…
– Я не оставлю тебя, отец, – сказал я. – Обещаю молиться за тебя пока будут силы.
…И нас опять подхватила невидимая рука и вынесла прочь от страха и боли, от смердящего мрака и смертной тени. Мы вернулись на прежнее место среди густой сочной травы на берегу реки.
– Надеюсь, ты не сильно опечалился, – сказал Игорь. – Видишь, как нужна твоя молитва! Ты уж не останавливайся, молись день и ночь. А теперь пошли туда, где царствует вечная жизнь.
По широкому, залитому рассеянным светом лугу, по упругой траве, сквозь тонкие ароматы и радужный свет – мы пошли туда, где сверкал золотым светом огромный храм, увенчанный громадным бриллиантовым крестом.
– Я намеренно не показал тебе других твоих родичей и знакомых, чтобы не опечалить. Просто молись за всех, кого записал в помянник, и надейся на милость Божию. Ваши молитвы, пока выживете на земле, имеют огромную силу.
– Я увижу мать?
– Ты увидишь всех, кто в раю. Думаю, тебя кое-кто удивит.
Наконец, мы вошли под своды храма. Внутри стояло множество людей в белых и золотых одеждах. Моя одежда также побелела и стала настолько легкой, что я перестал чувствовать кожей её касание. Головы всех людей были повернуты к центральному храму, от которого исходило мощное сияние, – на лицах, как у детей на Рождество – ожидание чуда, подарков, чего-то светлого. Думаю, если бы не Дары Причастия, которые растворились во мне несколько часов назад, я бы ослеп. Мы приблизились к главному храму во вселенной и встали напротив врат. Моё сердце сильно забилось, и нечто вроде страха прошлось по мне легкой вибрацией. В этот миг зазвучали невидимые трубы, все встрепенулись, херувим у входа приподнял копье с хоругвью, и врата распахнулись. Там, на престоле, весь будто в сверкании молний, величественно восседал Царь царей – Иисус Христос. Мои ноги подогнулись, и я оказался на коленях – лбом в хрустальный пол. Господь благословил нас, и мы встали.
Я не мог оторвать глаз от лица Бога моего – из Его очей изливалась на меня такая милость и такая любовь, что сердце таяло и растекалось по груди моей. В тот миг я забыл всё и всех, моя душа ликовала и пела молитвы, благодарила и воссылала славу Царю Славы. Я не заметил, как врата закрылись и херувим приспустил копье с хоругвью. В те блаженные секунды я весь словно был объят благодатным огнем. А передо мной прошли те люди, которых Господь дал мне любить – и самодействующая молитва, такая красивая и нечеловечески сильная связали нас в одно огненное сообщество любви.