Сожжение Просперо
Шрифт:
Никаких следов существования того святилища к тому времени уже не осталось.
Фит гадал, каким вигхтом он вернется на землю. Тем, что мелькает и поблескивает под паковым льдом? Тем, кого порой можно увидеть бегущим за челном в тени кормы? Тем, кто бормочет и мечется в одиночестве в темноте за стенами этта? Или тем, что на исходе зимнего дня вместе с ветром поет заунывные песни между ледяными торосами?
Фит надеялся, что это будет самая зловещая из разновидностей вигхтов. Он будет призраком с маслянисто-черными глазами и отвисшей челюстью, с пятнами ржавчины и плесени
Да.
Он будет бродить, пока не доберется до Железного Края и самых больших эттов гнусных балтов. А в руке у него будет особая секира, выкованная в Подвселенной из горькой ярости неупокоенных и убитых, выкованная на наковальне бога и вымоченная в желчи и крови преданных и неотомщенных. У нее будет полукруглое лезвие, отточенное на оселке вюрда до такой остроты, что сможет отделять душу человека от его тела.
И тогда будут рваться нити. Нити балтов.
Фит надеялся, что так оно и будет. Он не против покинуть Вселенную, раз есть вероятность вернуться. И надеялся, что вигхты позволят ему это сделать. Они, конечно, могут утянуть его в Подвселенную после удара стрелы или секиры балта, и его собственная оборванная нить будет болтаться позади него в штормах Хельхейма. [17] А когда он достигнет неведомого берега, они подправят его, излечат от ран. И он снова будет выглядеть человеком, но станет инструментом, как секира или хороший клинок, выкованный ради одной-единственной цели.
17
Хельхейм (Хель; Helheim, букв. Владения Хель) — в германо-скандинавской мифологии мир мертвых.
Еще немного, и он все выяснит.
Гутокс сменил Лерна у руля, чтобы тот смог перевязать ободранные о веревку пальцы. Красные паруса приближались даже быстрее, чем черные паруса балтов.
По мнению Фита, у них оставался один шанс. Полшанса. Одна последняя стрела в колчане вюрда. Если немного повернуть к северу и пройти мимо территории градчан, можно выйти в лежащую за ними ледяную пустыню. Пустыня тоже сулит смерть, это гибельное место, где не выживет ни зверь, ни человек. Но об этом можно побеспокоиться позже. Они сами будут творить свой вюрд.
Если они свернут в пустыню, и балты, и градчане прекратят погоню. Если удастся пройти сквозь расщелину в скальной гряде, которую градчане называют Хвост Дьявола, они окажутся на свободе и смогут погибнуть на воле, а не преследуемые стаей проклятых убийц.
Но до Хвоста Дьявола еще далеко. Бром слишком измучен, чтобы встать к рулю. И даже по очереди остальным придется нелегко. Этот путь надо было бы разбить на четыре или пять переходов, возможно, остановиться, чтобы поспать на льду и приготовить какую-то еду для восстановления сил. Если же идти без остановок, это будет настоящий подвиг на пределе выносливости, тяжкое испытание, достойное саги скальдов.
Если только среди аскоманнов остался в живых хоть один скальд.
Держась за поручень, Фит обсудил эту идею с Лерном и Бромом. Все трое охрипли от драки,
Бром был совсем плох. В его лице не осталось ни кровинки, а глаза потускнели, как грязный лед, словно его нить совсем истерлась.
— Сделай это, — сказал он. — Хвост Дьявола. Сделай это. Не позволяй этим ублюдкам радоваться.
Фит прошел на корму и присел рядом с закутанным вышнеземцем.
Вышнеземец что-то бормотал.
— Что? — Фит наклонился ближе. — Что ты говоришь?
— А потом он сказал, — шептал вышнеземец, — он сказал, что видит меня. «Я читаю в твоей душе». Он так и сказал. «Я могу обратить задуманное тобой зло на тебя. Я знаю, что у тебя на сердце». О боже, он был таким самоуверенным. Типичный Мурза. Типичный. Статуи действительно бесценны, Хавсер, сказал он, но насколько же ценно это «что-то», если ради его защиты поставили бесценные статуи?
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Фит. — Это сказание? Это случилось с тобой в прошлом?
Фит испугался. Он опасался, что слышит небесную магию, а ему не хотелось с ней связываться.
Внезапно вышнеземец приподнялся и открыл глаза. Он с ужасом уставился на Фита.
— Я спал! — закричал он. — Я спал, а они стояли и смотрели на меня.
Он моргнул, и реальность смыла его лихорадочный сон. Вышнеземец откинулся на спину и застонал.
— Это было так реально, — прошептал он, обращаясь, похоже, к самому себе. — Прошло целых пятьдесят лет, а кажется, это было вчера, и я как будто снова оказался там. У тебя бывают такие сны? Сны, которые пробуждают отчетливые воспоминания о давным-давно забытых событиях? Я правда был там…
Фит сердито заворчал.
— …а не здесь, — угрюмо добавил вышнеземец.
— Я пришел в последний раз спросить тебя: не хочешь ли ты получить удар милосердия?
— Что? Нет! Я не хочу умирать.
— Ну, во-первых, мы все умрем. А во-вторых, тебя об этом никто и спрашивать не будет.
— Помоги мне подняться, — попросил вышнеземец.
Фит поднял его на ноги и прислонил к ограждению на корме. В лицо полетели первые пригоршни ледяной крупы. Небо над головой затянуло темными тучами такого цвета, каким бывает лицо задушенного человека. И их стало покачивать на ледяном поле.
Приближающийся шторм бросал им навстречу острые осколки льда. Поздновато для такой сильной бури. Плохая новость, с какой стороны ни посмотри. При такой скорости ветра им никуда не скрыться и буря их наверняка настигнет.
— Где мы находимся? — спросил вышнеземец, щурясь от налетавших ледяных брызг.
— Примерно в середине того места, где наша удача улетела ко всем чертям, — ответил Фит.
Драккар тряхнуло на остром торосе, и вышнеземец судорожно вцепился в борт.
— Что это? — спросил он, показывая вперед.
Они стремительно приближались к одному из отдаленных северных эттов градчан. Небольшая застава, состоящая из нескольких шалашей, укрывшихся между невысокими утесами, что поднимались над ледяной равниной. Градчане пользовались ими для пополнения запасов и безопасной стоянки рыболовных лодок, когда оттаивало море. Сейчас поселение уже несколько месяцев пустовало.
Перед эттом изо льда торчало несколько копий — шесть или семь в ряд, воткнутых наконечниками вниз. На каждый из них была насажена человеческая голова.