Сожженная карта. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег
Шрифт:
Путь нам преградили трое стражей. Мои проводники по-братски обнялись с ними. По тому, как чрезмерно они выражали дружеские чувства, я предположил, что угодить этим держимордам – необходимый этап. Провожатые посоветовали мне вручить первый подарок. Я преподнес шкуру рыси. Довольные стражи приняли мех, проводили меня до пролома в скале и передали четырем жрецам, каковые забрали мой второй дар – бронзовую чашу – и велели ждать.
Прежде чем удалиться, проводники предупредили меня, что Залмоксиса не принято тревожить во время дневного отдыха. «Бог, который спит? – подумал я. – Это попахивает мистификацией».
Жрецы уселись по-турецки и задремали. Солнце
Успокоив пса, я проник в расселину.
Мои зрачки не сразу приспособились к темноте, контрастировавшей с вечерним светом. Я не мог сориентироваться и натыкался то на каменную стену, то на какие-то выступы и углы. Моя ладонь сдавила что-то теплое и мягкое, оно забилось, затрепетало, вырвалось у меня из руки и упорхнуло, расправив крылышки: летучая мышь вернулась на потолок.
Выйдя из этого тесного коридора, я ступил в сырой и холодный просторный зал. Это логово мне удалось разглядеть, или, скорее, представить себе, благодаря десятку поставленных на пол светильников; их колышущиеся огоньки своей дрожью оживляли стены, превращая их в паруса.
– Подойди, – произнес хриплый голос.
Я вгляделся туда, откуда прозвучало приказание.
В глубине пещеры в ореоле трепещущих огней возник Залмоксис. Его завершающаяся капюшоном широкая мантия цвета воронова крыла сливалась с окружающей тьмой и спадала до самого низа престола. Я не мог различить его лица и разглядел только седую бороду и два блестящих пятна, которые должны были быть глазами.
– Чего ты хочешь?
В надтреснутом голосе слышалась усталость; казалось, каждое слово дается ему с трудом. Следуя полученному совету, я встал на колени и склонил голову.
– Я обращаюсь к тебе, потому что ищу свою жену.
– Она бросила тебя?
– Ее похитили какие-то люди.
– Когда?
– С тех пор прошли годы.
– Сколько?
Я впервые подсчитал время, проведенное в поисках.
– Шесть.
Ответом моему признанию было молчание. То и дело с потолка падали капли и шлепались на пол, и этот равномерный звук немного успокаивал меня.
Я ощутил, что взгляд Залмоксиса изменился, и поднял голову. Его глаза пожирали меня. Я чувствовал, что он как будто притягивает меня. Он проблеял:
– Подойди ближе.
Едва я поднялся на ноги, как Залмоксис резко спросил:
– Ноам?
Я замер. Меня пронзила очевидность. Передо мной был истинный Бог, ибо он угадал мое имя. Почему же я сомневался? Какой глупец!
– Ноам, это ты?
– Да, – уверенно подтвердил я, – я Ноам!
Из-под плаща выпростались и потянулись ко мне две тощие руки.
– Ноам, наконец-то!
Я пребывал в полной растерянности.
Правая рука, такая худая, что казалась чересчур длинной, схватилась за капюшон и открыла лицо, морщинистое, как засохшее яблоко. Несмотря на почти голый череп, внешность покойника, мертвенно-белые губы и заострившиеся черты, я узнал нос, рот и общее благородство.
Передо мной был Тибор.
Прежде всего и незамедлительно Тибор хотел услышать из моих уст, что Нура жива. Когда я подтвердил ему это, его глаза под истончившимися покрасневшими веками увлажнились. При упоминании о дочери его жалкое, иссохшее тело еще оказалось способно производить слезы.
Я поведал ему, как вновь обрел, потом потерял, затем снова обрел и опять потерял Нуру. Похищение дочери не слишком взволновало Тибора – ему было важно знать, что она жива.
– Я знал! Я знал, что в той пещере на островке она получила тот же дар, что и ты. Я знал, что где-то на земле и сейчас дышит моя дочь.
Своей заскорузлой ладонью он ухватил меня за руку.
– Ты, Ноам, ищешь ее шесть лет, но и я искал ее до изнеможения. Тщетно!
В потрясении, еле переводя дух, Тибор откинулся на спинку своего престола. Я воспользовался паузой, чтобы внимательно рассмотреть старца. Куда делся тот Тибор, которого я знавал прежде, – высокий, горделивый, стройный, сероглазый, с обильной шевелюрой? Тот, кто, собирая лекарственные травы, неустанно бродил по лесным тропкам? Тот, кто неизменно носил в своих бесчисленных карманах инструменты и снадобья? Прекрасный Тибор не стал уродливым – он просто исчез. Я смотрел даже не на смутное воспоминание о нем, а на незнакомца, на съежившегося под слишком широкой для него мантией исхудалого старика: покрытая корками, наростами, кровоподтеками и бородавками, грязная, хотя он наверняка мылся, кожа да кости.
– Тибор, объясни мне: как получилось, что ты не… что ты по-прежнему…
– Живой? – усмехнулся он.
Я кивнул. Его лицо приобрело свирепое выражение.
– Живой, ты называешь это «живой»? Нет, живой – это ты, это жрецы, которые меня охраняют, больные, которые приходят ко мне за советом. А я не живой, я умирающий. Умирающий вот уже много веков.
И подобно тому, как блюют желчью, Тибор вывалил на меня свою историю. Расставшись со мной сразу после потопа, чтобы отыскать дочь, он вдоль и поперек исходил очерченные волнами новые берега. Этим поискам он отдал все свои силы зрелого мужчины, а затем крепкого старика. В те времена он старел обычным образом, как все. Однако, увы, пришла пора, когда, несмотря на снадобья, его тело обессилело, а ноги ослабели. Разбитый ревматизмом, отравленный болеутоляющими, он уже не мог передвигаться. Его суставы отказывали, мышцы таяли, кости ломались.
– Это не я остановился: меня остановили мои недуги. Я понял, что умру, сдохну, так и не вернув себе Нуру. Ярость моя была сильнее печали. Только гнев придавал мне капельку силы. Я дотащился сюда, Ноам. Зная, что хоронить меня некому, я решил, что эта пещера станет мне могилой. В тот вечер разразилась гроза. Она началась, когда я пробирался через узкое отверстие. Каждое мгновение рискуя разбиться, я кое-как протиснулся вовнутрь. Сердце сдавало, я умирал – в этом я был убежден.
Он выставил указательный палец.
– Видишь? Отверстие там, наверху. Щель, сквозь которую проникает луч света. Оттуда лился холодный дождь. Я захотел напиться в последний раз. Я пополз, принялся лакать из лужи, и тут ударила молния.
– Что?
Он пристально посмотрел на меня.
– Молния! Как тогда, с тобой и Нурой. Пришедшая с небес молния обрушилась на меня. Она передала мне свою энергию, чтобы я не угас.
– Так, значит… и ты тоже?
– Что «я тоже»? Ничего общего, Ноам! Вы получили дар, я – кару. Ты посмотри, посмотри на меня. Тебе двадцать пять лет, а мне девяносто пять. Я остаюсь таким, каким был, когда в меня ударила молния. Разложение начало свою работу, но так и не завершило ее. И вот теперь для жизни я слишком слаб, а для смерти – недостаточно. Я умираю уже не одно десятилетие, Ноам. И буду умирать еще долгие века. По правде сказать, боюсь, я буду агонизировать вечно.