Сожженные девочки
Шрифт:
Я медленно иду по проходу к сидящей фигуре. В тусклом освещении она похожа на тень.
– Прошу прощения?
Фигура не оборачивается. Она совсем маленькая, почти детская. Но ведь невозможно уйти из церкви, забыв забрать ребенка?
– С вами все хорошо?
Фигурка по-прежнему не оборачивается. И вдруг я понимаю, что в воздухе ощущается какой-то запах. Он едва уловимый, но вполне отчетливый. Это дым. Что-то горит.
– Преподобная?
Я вздрагиваю и оборачиваюсь, прищурившись от яркого
– Гос… Вы не могли бы прекратить этим заниматься?
– Чем заниматься?
– Простите. Неважно. Чей это ребенок?
– Какой ребенок?
– Вот… – Я оборачиваюсь, чтобы указать на фигурку на передней скамье.
Моргаю. Скамья пуста, не считая переброшенного через спинку черного пальто, забытого кем-то из прихожан. Капюшон торчит вверх, и в тусклом освещении, если прищуриться, можно принять это за человека.
Аарон делает что-то странное со своими губами. Мне требуется несколько мгновений, чтобы понять, что он улыбается.
– Думаю, это пальто миссис Хартман. Она всегда его забывает. Я ей позже его занесу.
Он идет к скамье, берет пальто и перебрасывает его через руку. Я чувствую, как вспыхивают мои щеки.
– Хорошо. Спасибо. Простите. Оно выглядело в точности как… – Я замолкаю, понимая, что несу околесицу. Мне необходимо вернуть себе авторитет. – Почему бы мне не отвезти миссис Хартман ее пальто?
Он хмурится:
– Видите ли, она живет в самом конце Пибоди-лейн, недалеко от фермы Харпера.
Я настораживаюсь. Протягиваю руку за пальто.
– Ничего страшного.
Глава 8
Джоан Хартман живет в хорошеньком побеленном одноэтажном домике возле проселочной дороги, настолько узкой, что по ней едва может проехать автомобиль. К счастью, мне никто не повстречался, не считая семейства фазанов, которые долго смотрели на машину ярко-оранжевыми глазами, прежде чем скрыться вперевалку в окаймляющих дорогу кустах.
– Крылья. Бог дал вам крылья! – бормочу я.
Я останавливаюсь перед домом и выбираюсь из машины, сжимая в руках пальто Джоан. Входная дверь расположена сбоку. Я открываю калитку и иду по дорожке, окаймленной люпинами и мальвами. Обычно, когда навещаешь пожилых прихожан, приходится громко стучать не меньше трех раз, пока они подойдут к двери. К моему удивлению, не успеваю я поднять руку, как дверь распахивается.
Джоан Хартман смотрит на меня, сощурив затуманенные катарактой глаза и тяжело опираясь на трость. Это старушка от силы пяти футов росту, с белыми волосами. На ней фиолетовое платье.
– Добрый день. – Думаю, ей нужно напомнить, кто я такая. – Я…
– Знаю, – произносит она. – Я надеялась, что вы приедете.
Она
Расценив это как приглашение войти, я следую за ней, прикрыв за собой дверь. Внутри царят полумрак и приятная прохлада. Окна маленькие, со свинцовым переплетом, стены сложены из толстого камня. Входная дверь ведет прямо в кухню, настолько низкую, что моя голова касается покоробившихся деревянных балок. Пол вымощен каменной плиткой, а в потрепанной корзине у старой плиты, конечно же, дремлет кошка.
Джоан шаркает дальше – в расположенную чуть ниже гостиную. Она тоже низкая и длинная, занимает всю заднюю часть домика. Французские окна выходят в сад. Одну из стен закрывает огромный книжный шкаф. Его полки плотно забиты, корешки многих книг потрепаны. Кроме шкафа комната меблирована лишь продавленным диваном и стулом с высокой спинкой возле большого журнального столика. На столике стоит бутылка хереса и два бокала. Два.
Я надеялась, что вы приедете.
Джоан опускается на стул с высокой спинкой. Я стою, ощущая неловкость и продолжая сжимать пальто.
– Простите, что я вас побеспокоила, но вы оставили это в церкви.
– Благодарю вас, дорогая. Просто положите его где-нибудь. Вы не могли бы налить мне бокал хереса? И себе тоже налейте.
– Вы очень добры, но я за рулем.
Я наливаю полный бокал и подаю его Джоан.
– Садитесь, – говорит она, указывая на продавленный диван.
Я почти уверена, что если я на него сяду, то уже никогда не встану. Все же я осторожно присаживаюсь в эту топкую бархатную дыру, и мои колени взлетают к подбородку.
Джоан потягивает херес.
– Так как вам тут нравится?
– О, все прекрасно. Все очень дружелюбны.
– Вы приехали из Ноттингема?
– Да.
– Резкая перемена, не так ли?
Катаракта не в состоянии скрыть любопытство в ее взгляде. Я решаю все же выпить и наливаю себе немного хереса, с трудом дотянувшись до стола.
– Я уверена, что скоро привыкну.
– Вам рассказали о преподобном Флетчере?
– Да. Это очень печально.
– Он был моим другом.
– Примите мои соболезнования.
Она кивает.
– Как вам часовня?
Я в нерешительности молчу.
– Она очень отличается от моей прошлой церкви.
– У нее богатая история.
– Как и у большинства старых церквей.
– Вы слышали о сассекских мучениках?
– Я о них читала.
Она невозмутимо продолжает:
– Шестерых протестантов – мужчин и женщин – схватили и сожгли на костре. Две юные девушки – Абигайль и Мэгги – укрылись в часовне. Но их кто-то выдал. Их поймали и подвергли пыткам, после чего казнили прямо возле часовни.