Созидательный реванш (Сборник интервью)
Шрифт:
— Есть и СМИ, которые рады раскачивать лодку, как одиозный канал «Дождь», прославившийся скандальным предложением сдать блокадный Ленинград фашистам. Что вас больше всего возмутило в этой истории?
— Самое любопытное, что власть навязывала «Дождь» провайдерам. Им выкручивали руки, заставляя транслировать этот канал бесплатно. Хорош рынок! А ведь другие каналы, например, канал «Комсомольской правды», платит за трансляцию немалые деньги. А «Дождь» тем временем почти даром занимался инструктированием тех, кто «хочет бури». Я понимаю, если бы финансирование шло из-за рубежа — шагали бы тайные караваны верблюдов, груженых свежеотпечатанными долларами. Но когда влиятельные люди из властных верхов бесплатно всовывают «Дождь» во все пакеты — это заставляет очень серьезно задуматься. Российскую империю во многом погубила именно пятая колонна во власти. То же самое и с Советским Союзом. Прорабы перестройки в основном вышли из журнала «Вопросы мира и социализма». Я встретил зрелость на дымящихся развалинах своей страны. И я бы не хотел старость встретить на баррикадах.
— Вы член Изборского клуба,
— Изборский клуб занимается современной теорией консерватизма, тем, что раньше табуировалось или вытеснялось на периферию интеллектуальной и общественной жизни. Часто приходится слышать, что у России нет никакой идеологии, что мы живем без царя в голове. На самом деле, у нас все эти годы была идеология — либерализм. Достаточно почитать «Российскую газету», чтобы понять это. А смысл консерватизма в том, чтобы взять лучшее из того, что уже наработала российская государственность, и поставить эти наработки на службу сегодняшним задачам. Любой прорыв к новому должен опираться на мощное основание. Мы, к сожалению, отказались от многих наработок советской цивилизации. А ведь она решала сложнейшие задачи: провела модернизацию страны, создала промышленность, победила в войне, восстановила страну, запустила человека в космос… Это была колоссальная работа. И ее выполнила советская система. Заметьте, с момента краха советской власти у нас в стране не построено ни одной ГЭС. И в космосе мы до сих пор эксплуатируем то, что было наработано в советское время. Изборский клуб собрал лучших мыслителей консервативного и евразийского направлений. Выходят книги, журнал. Изборцы много ездят по России. Недавно были интересные встречи в Свердловской области. На местную интеллигенцию они произвели сильное впечатление — наконец-то с ними говорили о наболевшем. А то раньше из Москвы приезжал десант и рассказывал про ГУЛАГ и общечеловеческие ценности. Это все понятно, но людей больше волнует судьба отечества и местного военно-промышленного комплекса, где они всю жизнь проработали…
— У нас сейчас наблюдается активное соработничество церкви и государства, появилось выражение «духовные скрепы». Как вы к этому относитесь?
— Я человек православный, крещенный в младенчестве. Но воспитан, как и все мое поколение, в атеистическом ключе. Впрочем, морально-нравственная и бытовая сторона православия входила в нас — с бабушкиным воспитанием. С православием связано само становление российской государственности. Но у нас страна многоконфессиональная. Поэтому симфония православной церкви и государства не должна вызвать раздражение адептов других религий. Это важно! У нас стыдливо замалчивают, что в падении имперской России немалую роль сыграли неправославные конфессия. Активными участниками свержения самодержавия были, скажем, старообрядцы. Я рад возрождению православной книжной культуры. Во времена моего детства добыть Библию было почти невозможно. Мне Библию бабушка принесла. Сейчас появились священники-писатели, восстанавливаются и строятся сотни храмов. Это хорошо. Если, конечно, церковь не растет на фоне жилых домов, разваливающихся от бесхозности. Что еще меня смущает? Мне не нравится, когда людей с атеистическими взглядами объявляют неполноценными. Как в свое время неполноценными объявляли верующих. Это неправильно! Когда говорят: «Давайте вынесем тело Ленина из мавзолея и заживем!», я возражаю: «Ни в коем случае!» Что такое мавзолей и тело Ленина? Мавзолей — это позитивистский храм. Храм религии, в основе которой была вера не в Бога, а в безграничные возможности человека. В Киево-Печерской лавре лежат мощи святых, нетленные тела праведников. Это чудо, явленное Господом. А в мавзолее лежат позитивистские мощи. Это символ веры в то, что человек может быть равен Богу. Нет, не может. Но так думали несколько очарованных поколений и не только у нас в стране. И пусть этот памятник эпохи атеизма останется как назидание. Разорим — потом пожалеем, как жалеем о взорванных золотых куполах.
— Вы многие годы выступаете за социальную справедливость. К сожалению, здесь подвижек нет. Трудно быть патриотом страны, где такое сильное расслоение общества. Что можно сделать для улучшения ситуации?
— Увы, реформы девяностых годов проводились людьми ненадлежащими. И попытка сегодня канонизировать Гайдара — смешна. Гайдар — это горе России. Из обозревателя газеты «Правда» он пошел в реформаторы, не имея никакого опыта практической работы. И славить Гайдара то же самое, как гордиться тем, что все-таки выжил больной, которому разрезал живот не хирург, а случайный прохожий. Гайдар и его подельники запустили страшный механизм немотивированного социального расслоения. Одни люди просто присвоили часть государственной собственности. Другие потеряли свой социальный статус, профессию, достаток. А ведь разумное социальное равенство — вполне возможно. Это доказал опыт Советского Союза, где человеку были гарантированы работа, зарплата, отдых, бесплатное образование и лечение. Это все производило громадное впечатление на Западе, запускало там механизмы выравнивания уровней жизни. А мы после девяносто первого года двинулись в обратном направлении. У нас разрыв между кучкой богатых и основным населением гораздо больше, чем в развитых странах. Это претит чувству справедливости любого нормального человека и возмущает здравый смысл. Приезжаешь в город средней России, идешь по центральной улице и видишь, что последние дома были построены в восьмидесятые. Люди живут очень скромно, бедно. Буквально выживают. А с другой стороны читаешь, как наш миллиардер «имярек» обзавелся очередной яхтой с площадками для вертолетов. И возникает вопрос: а что, «имярек» порох выдумал? Изобрел лекарство от СПИДа? Нет, просто подшустрил в залоговых аукционах, которые теперь всеми признаны жульническими. И если бы богачи вкладывали деньги здесь, у нас, можно было бы скрепя сердце с этим смириться. Но они демонстративно поддерживают спорт в американских
— И последний вопрос. Чего вы ждете от Олимпиады в Сочи?
— Многого. Грандиозное торжественное открытие на современном «с иголочки» стадионе показало, что мы снова можем многое. Кстати, впервые за много лет я увидел в этом грандиозном шоу достойное отношение к нашей советской истории. Не глумление, а признание высочайших достижений советской цивилизации. Это обнадеживает. И хотя «Тату» во время открытия тонкими голосками пели: «Нас не догонят!», я думал о другом: «Нет, теперь догоним!» По крайней мере, догоним здравый смысл.
День театра или день сурка?
— Грядет День театра. С чем можно поздравить «именинника»?
— С тем, что он еще жив, несмотря на глубокий кризис. Наш театр оказался пленником ложно понятой новизны и вседозволенности, застрял в своего рода «дне сурка» и никак не может выбраться. А как выберешься, если под обновлением языка понимается матерщина, под творческой дерзостью — генитальная развязность, а под остротой подразумевается мучительная, как зубная боль, неприязнь к собственной стране. Многие режиссеры уверены: театр — это своего рода «майдан», место неадекватной самореализации, где можно воплотить любую самую бредовую грезу. Зрителям дозволено при этом присутствовать, критикам разрешено хвалить, а несогласных объявляют мракобесами…
— Как можно судить об этом кризисе объективно? Ведь Станиславского не все принимали, кто-то считал Мейерхольда дегенеративным…
— Увы, даже Михаил Булгаков язвил, что Мейерхольд погиб под трапециями с голыми боярами, рухнувшими во время репетиций «Бориса Годунова». Кстати, тогдашний театральный авангард и его кураторы считали «Дни Турбиных» не столько злостной белогвардейщиной, сколько устарелой «чеховщиной», по недоразумению пережившей революцию и Гражданскую войну. То ли дело «Оптимистическая трагедия»! И где она теперь, эта «новая драма» тех буйных лет? А Булгакова ставят до сих пор. Чтобы быть современным, надо оставаться немного старомодным.
Теперь об объективных критериях. Недавно я был в Пскове на круглом столе, посвященном состоянию российского театра. Вел его президент Путин. Перед тем он обошел реконструированный театральный комплекс, стоивший казне почти миллиард рублей, и остался доволен. Потом была премьера «Графа Нулина». Актеры, выряженные пионерами, дурными голосами пели, бормотали и глумливо декламировали вечный пушкинский текст. Потом они, конечно, разделись… Оставшиеся на премьеру московские и губернские начальники сидели с лицами, искаженными двумя сильнейшими чувствами: ужасом от спектакля и радостью, что этот кошмар по занятости не увидел Путин. Реакция могла быть непредсказуема, ведь такой «Граф Нулин» — то же самое, что собачьи бега на новеньком олимпийском стадионе. Но больше всего мне запомнилась безысходная тоска в глазах псковских театралов, пришедших на премьеру.
— Вы против нового прочтения классики?
— Нет, я не против нового прочтения Пушкина. Я — за. Но где здесь новое прочтение? Взрослые дяди и тети, переодетые в пионеров, это же фишка конца восьмидесятых. Кстати, ни один советский капустник не обходился без мужиков, которые, дрыгая голыми волосатыми ногами, изображали под хохот коллег танец маленьких лебедей. Воля ваша, но новаторство многих современных режиссеров это — волосатые ноги маленьких лебедей. Не более. Если углубиться в историю театра, то выяснится: до девятнадцатого века актеры играли классику в костюмах своей эпохи. Агамемнон мог выйти к зрителям в камзоле и парике. Скрупулезное воссоздание давней эпохи на сцене стало открытием, прорывом, революцией. А теперь, обув Гамлета в кроссовки Nike, изнемогают от чувства собственной гениальности. Смешно!
— Может ли театр нести воспитательные функции, наставлять? Ведь это изначально площадное, развлекательное, языческое искусство, не одобряемое церковью.
— Далеко не так. Античный театр жестко воспитывал, показывая, к чему ведет нарушение табу — тогдашних норм общественного поведения. А потом на площадях ставили «миракли» по евангельским сюжетам, они учили христианскому миропониманию. В нашей, российской, традиции театр вообще сравнивался с проповеднической кафедрой. Должен ли театр развлекать? Конечно, но не как цирк. Театральное действо должно быть интересно зрителю. Но большинство «передовых» режиссеров этого просто не умеют. Ошарашить — да, взбесить — да, утомить — да. Увлечь — нет. Сидя на постановках младореформатора Богомолова, чувствуешь себя застрявшим в тоннеле метро, куда прорвалась канализация. Но есть приятное отличие — можно выйти из зала, что люди и делают.