Созидательный реванш (Сборник интервью)
Шрифт:
— Наверное, расходование этих денег должно контролироваться не менее строго, чем средств, отпущенных на строительство олимпийских объектов в Сочи?
— Думаю, что так. Вообще должно быть под жестким государственным контролем осуществление всей Программы, ее значение для страны невозможно переоценить.
— Какими вообще могут быть стимулы переезда в Россию для тех, кто живет за рубежом? Я не говорю о тех, кому там трудно, кто «не прижился», а о тех, кто более или менее устроен. Ведь даже переезд семьи просто в другой город, другое село — немалое потрясение, все приходится начинать сначала. Ради чего идти на это?
— А вы можете представить себе, что значит вернуться на родину, когда почувствуешь себя среди соотечественников, среди своих? Не
Вообще в Программе эти стимулы предусмотрены. Хочу при этом подчеркнуть, что надо учиться у других стран, которые уже прошли этот путь. Насколько я знаю, лучшей в мире считается такая «переселенческая» программа Германии. Смогла же она привлечь из России и Казахстана десятки тысяч немцев, предки которых приехали в нашу страну еще во времена Екатерины Второй. Способствовали возвращению соотечественников из бывших колоний в бывшую метрополию Англия, Франция… Опыт в мире есть огромный, есть разные методики расчета финансовой поддержки переселенцев и т. п. Мне кажется, наша Программа еще далека от совершенства. И уже вызывает серьезную обеспокоенность практика ее реализации. Уже выявились люди, пытающиеся на этом деле нажиться, — коррупция есть и тут. И пока мы ее не победим, хотя бы частично, хотя бы в отдельных сферах, наши благие начинания обречены на провал, все хорошие начинания обречены.
— Называют количество от двадцати пяти до тридцати миллионов наших русскоязычных соотечественников, оказавшихся за пределами России. Как вы считаете, готова ли Россия принять хотя бы часть тех, кто готов переселиться в нашу страну? Говорят, что сегодня это порядка одного миллиона человек.
— Россия не только готова. Есть осознание, понимание того, что мы обязаны это сделать. И как можно быстрее. Мы нуждаемся в этих людях. Они пассионарны, они смело осваивают новую среду, непривычное окружение, сложные ландшафты. Им можно предложить для заселения места, где сегодня людей не хватает. У нас много лет в стране уменьшается население, идет отток людей из регионов Сибири и Дальнего Востока. По сути, речь идет о сохранении территории страны.
— Кажется, на восток от Урала живет чуть больше пятой части россиян. И с юга всю эту богатейшую, но не самую легкую по условиям жизни территорию подпирает более чем миллиардный Китай.
— Да, если не взяться уже сегодня за решение этой острейшей проблемы, то лет через двадцать может случиться так, что житель какого-либо региона Сибири, Дальнего Востока, например, Камчатки однажды утром проснется в другой стране. В нашей недавней истории подобное уже бывало. Уже просыпались так, например, в независимой Латвии, где немногие русские оказались полноправными гражданами. Просыпались так в суверенных среднеазиатских республиках, где вдруг объясняли, что твоей служебной карьере пришел конец — нужно уступить места местным кадрам…
— В Косове так недавно сербы проснулись. Мне кажется, нам грозит нечто похожее в будущем, если будем и впредь столь же отвлеченно, прекраснодушно взирать на проходящие процессы. Там ведь много лет уменьшалось сербское население, зато быстро росло до поры пришлое, албанское. И «вдруг» оно-то и оказалось подавляющим большинством. Думается, в Косове прозвучал для России тревожный звонок.
— Уже не звоночки звучат, а колокола бьют. Нам позарез необходим приток соотечественников, оказавшихся за рубежом. Одно дело — добиться резкого повышения рождаемости (чему наконец-то стали уделять внимание), другое — привлечь россиян из других стран, что даст эффект даже быстрее. Есть, на мой взгляд, еще одна сторона вопроса. Россия сейчас сосредотачивается. И вот в это понятие сосредоточения, мне кажется, входит усиление, укрепление русского моноэтнического ядра. По той же теории Валерия Соловья — опять на него ссылаюсь, — для плодотворного развития даже многонациональных государств очень важно, чтобы было одно мощное моноэтническое ядро. Вокруг него, рядом с ним и другие народы чувствуют себя нормально. Как только оно ослабевает, государство «разлетается». Так было с Римской империей, с Византией. Судьба России, всех ее народов зависит от того, насколько укрепим мы русское ядро. Я не уверен, что если на русское место придет другой народ, его будет волновать культура, язык, национальные традиции, допустим, вепсов, ненцев, коми. А русские чувствуют за них свою историческую ответственность.
— А не может ли такой подход — по Соловью — послужить русскому национализму, причем в самых крайних, самых неприемлемых формах?
— Надо понимать, что речь идет о совершенно разных сферах, совсем не о том, что какой-то народ имеет некие особые права, какие-либо биологические и прочие преимущества, судьбоносные предначертания и т. д. Любое многонациональное государство в мировой истории всегда формировалось вокруг одного народа, вокруг сильного ядра. Это вообще механизм образования государства. И парадокс в том, что такие мощные народы менее всего подвержены национализму. Видимо, поэтому русские столь толерантны.
— Может быть, средства, выделяемые на желающих переехать в Россию, лучше, эффективнее направить на благоустройство нашей страны? У нас же сплошь плохие дороги или их вообще нет, масса домов в городах и на селе — без коммунальных удобств (без водопровода, канализации, газа), без телефонной связи. Огромному количеству людей интернет пока не доступен. Если выправить это положение, довести условия жизни до европейского уровня, тогда, вероятно, снизится отток населения, рождаемость повысится. Такого мнения придерживаются многие.
— Одно другому не мешает. Нужно упорно, неотступно заниматься и тем, и другим. Сейчас для этого есть у нас финансовые и другие возможности. Те же, кто настроен против привлечения, переселения к нам соотечественников из-за рубежа, могут, как я уже сказал, в один «прекрасный» день проснуться в другой стране.
— У меня близкие родственники после Великой Отечественной войны оказались в Киеве — теперь уже третье-четвертое поколение. Есть очень хорошие знакомые в Латвии. Они остались не просто русскоязычными, а русскими. Но переезжать в Россию и не думают. Изредка бывают тут, «балдеют». Но дом у них не здесь. И гораздо чаще, чем в Москву, ездят в Лондон, Париж, Рим… Агитировать их вернуться в Россию — напрасная трата времени и сил. Между прочим, и денег.
— Все зависит от того, как жизнь сложилась. У меня ведь тоже масса приятелей оказалась в странах СНГ. Успешно работают, стали гражданами этих республик. И надо знать, на кого нацеливать всю деятельность по привлечению соотечественников. Но и тех, кто захочет вернуться, ведь очень много. Надо работать с теми, кто чувствует себя «выброшенным» из отечества, там, где хуже отношение к ним. Мне кажется, что это как раз все хорошо понимают, и все, причастные к возвращению соотечественников, знают, куда и на кого направлять свои усилия. А с теми, кто ассимилировался, нужна другая работа. Она направлена на расширение культурного русскоязычного пространства в мире. В последние восемь лет страна наша вышла из затяжного падения. И стали выделяться средства на поддержание и расширение культурных связей. Вижу и знаю это как главный редактор «Литературной газеты». Сколько лет просили мы денег на приложение «Многоязыкая Россия», посвященное литературе народов нашей страны. Шесть лет слышали одно: «Денег нет!» На седьмой год дали. Сейчас начинаем «Евразийскую музу» выпускать. Совместно с главной газетой русского Зарубежья «Русской мыслью» готовим приложение «Русский мир». В очень многих странах живут сейчас русские писатели, там же печатаются. Разбросано это по всему миру. И мне кажется, нужна какая-то общая площадка, чтобы все почувствовали себя в едином литературно-языковом пространстве, осознали себя участниками единого литературного процесса.
Государственная недостаточность
— Юрий Михайлович, можете ли Вы представить себе Россию если не две тысячи сорок второго, то хотя бы две тысячи двадцатого года? Какой она могла бы быть — два сценария, наиболее реалистичный и наиболее невероятный?