Сознавайтесь, Флетч!
Шрифт:
— Я смог достать полный список пассажиров, прилетевших в прошлый вторник рейсом из Рима, — он протянул листки Флетчу, который уже открыл бутылку. — Не могли бы вы проглядеть его? Вдруг увидите кого-то из знакомых.
— Вы думаете, убийство Рут Фрайер каким-то образом связано с моими римскими делами?
— Мистер Флетчер, вы сами сказали, что в мире полно ненавидящих вас людей. Вполне возможно, один из них потратился на билет до Бостона, чтобы крепко насолить вам.
Большую часть списка составляли итальянские фамилии, остаток приходился на ирландские — современные
Флинн стоял, засунув руки в карманы, на его лице играла добродушная улыбка.
— Если б мы были друзьями, мистер Флетчер, как бы я обращался к вам? Уж наверное не Ирвин Морис. Или вы привыкли к Питеру? А может, хватит и Пита?
— Флетч, — ответил Флетчер. — Люди зовут меня Флетч. Ни одна фамилия не кажется мне знакомой, — он отдал список.
— Я ожидал именно такого ответа.
— А я должен называть вас Фрэнсис Ксавьер?
— Люди зовут меня Френк. Кроме моей жены. Для нее я — Фрэнни. Она видит меня не таким суровым, как остальные.
Миссис Сэйер внесла полный поднос. Ведерко со льдом, бокал, кувшин с водой, чайник с заваркой, сливки, сахар, чашка, блюдце, ложечка.
— Отлично, — Флинн вновь потер руки. — Скажите мне, миссис Сэйер, когда в понедельник вечером вы уходили, закончив уборку, этот кувшин с водой оставался на столике в гостиной рядом с бутылкой виски?
— Нет, сэр. Разумеется, нет. Я вымыла кувшин, высушила и убрала.
— Действительно, зачем оставлять воду в кувшине, если так легко налить свежей. Но бутылка виски стояла на столике?
— Какая бутылка? Какого виски?
— Там была не одна бутылка?
— Конечно. Бутылок там хватало. Столик служил баром мистеру Коннорсу. Там были бутылки с виски, с бербоном, джином, шерри, портвейном. И чистые бокалы.
— Что с ними произошло?
— Мистер Флетчер их убрал. Я нашла их в буфете на кухне. Наверное, он, как и я, не выносит вида спиртного.
Флинн вопросительно взглянул на Флетча.
— Нет, я их не трогал.
— Миссис Сэйер, вы, конечно, переставляли бутылки с места на место, уничтожая тем самым оставленные на них отпечатки пальцев?
— Конечно, переставляла. Не потому, что делала это специально, но чтобы добраться до сахара, соли, перца.
— Сахар, соль, перец. Самый ходовой буфет, — Флинн вздохнул. — Благодарю вас, миссис Сэйер.
— Если вам понадобится что-то еще, дайте мне знать, — ответила та. — Мне пора заниматься своими делами, если я хочу закончить их до полуночи.
— Хорошие люди, — Флинн налил себе чая. — Соль земли, — хлопнула дверь кухни. — Разумеется, именно они всегда уничтожают улики.
Они сидели в креслах, обитых красной кожей, оба в свитерах, один еще и в пиджаке, Флинн — с чашкой чая, Флетч — с бокалом виски с водой.
Сквозь прозрачные шторы в окна заглядывало темное небо. Резкие порывы ветра секли стекла струями дождя.
На Бикон-стрит, шестью этажами ниже, сновали машины. Изредка до кабинета долетал визг их тормозов.
— В такие темные, мрачные дни мне вспоминается детство, годы, проведенные
— В Мюнхене?
— Да, да. В такие дни мне приходилось идти в спортзал, отжиматься, подтягиваться на перекладине, бороться до кровавых зайчиков в глазах.
— Вы же ирландец.
— Или бегать кроссы с мокрым от дождя и пота лицом, с прерывистым дыханием, когда каждый шаг дается тяжелее предыдущего. Отличный способ воспитания юношей. Именно Мюнхену я обязан сегодняшним здоровьем.
— А почему вы все это делали?
— Я был членом гитлерюгенд. [13]
— Вы?
— Да, я. Чего только не узнаешь о человеке, если покопаться в его прошлом.
— Вы говорите о Jugendfuehrer?
— Совершенно верно.
13
Фашистский аналог пионерской организации.
— Это же невозможно.
— Тут вы неправы. Невозможного нет. Как виски?
— Отличное.
— Сам я не пью, поэтому мне трудно выбирать для других. В данном случае мне понравилась бутылка.
— С виски вы не ошиблись.
— Одной бутылки вам, я чувствую, хватит надолго. Пьете вы мало.
— При вас я сдерживаюсь. Как мог Фрэнсис Ксавьер Флинн быть членом Jugendfuehrer?
— Я, наверное, тысячу раз задавал себе этот вопрос.
— Все равно, позвольте спросить вас об этом.
— Ирландская Республика, разумеется, практически не участвовала в войне. Сохраняла нейтралитет, оставаясь, так сказать, на стороне союзников. Мой отец был консулом Республики в Мюнхене. Вы начинаете соображать, что к чему?
— Нет.
— В 1938 году, мне тогда было семь лет, меня оставили в Мюнхене с родителями, вместо того чтобы отправить в Ирландию. По-немецки я говорил так же хорошо, как местные дети моего возраста, выглядел и одевался, как немец. И, как говорил мой отец, взял на себя немалую ответственность.
На публике мой отец во всем соглашался с нацистами, хотя ненавидел их идеи, как должно всякому порядочному человеку. Мы провели в Германии всю войну. Я ходил в немецкую школу, вступил в гитлерюгенд. Шорты, галстук, салют, все прочее. Маршировал на парадах. Отличался в спортивных соревнованиях. Люди забыли мое ирландское происхождение.
— Флинн, но…
— Не хотите, не верьте. Но в гитлерюгенд меня ставили в пример. Вы бы удивились, узнав, чего мог добиться мальчик в коротких штанишках, форменной рубашке гитлерюгенд, на велосипеде и с фотокамерой. Он мог ходить где хотел, с товарищами и без оных. Нам устраивали экскурсии в укрепленные районы. Солдаты и офицеры показывали нам все, что можно было показать. То, что я не понимал, я фотографировал. Если я сталкивался с, как мне казалось, видным деятелем нацистской партии, я брал у него автограф. Если б вы знали, сколько высших офицеров расписывались на листочках бумажки, протянутых маленьким мальчиком. Да, теперь можно сказать, что я творил чудеса.