Сознавайтесь, Флетч!
Шрифт:
— Очень хорошо.
— Вы купите картину через Галерею Хорэна в Бостоне, с соответствующими документами. У меня безупречная репутация и мои решения никогда не оспаривались. Если кто-то и спросит меня, в чем я сильно сомневаюсь, я без малейшего колебания скажу, что продавец картины мистер Коуни из Далласа, штат Техас. Если спросят его…
— …он ответит, что приобрел картину в далеком прошлом у уважаемого торговца в Швейцарии, — закончил фразу Флетч. — А уважаемый торговец, если Коуни и вспомнит-таки его фамилию, откажется подтвердить факт продажи, на что имеет полное право, будучи
— Благослови, Боже, швейцарцев. У них еще осталось какое-то понятие о неприкосновенности личной жизни граждан, хотя и там оно начинает размываться.
— Все это я понимаю, мистер Хорэн.
— Тем не менее, я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину после ее покупки.
— И все-таки я хочу получить точный ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где мистер Коуни приобрел картину, пусть даже он не сможет представить какой-либо документ.
— Вы, конечно, правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос. Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.
Хорэн зашел за стол, чтобы взять телефонную трубку. Флетч едва расслышал приглушенный звонок.
— Слушаю. Да, это мистер Хорэн… Кто хочет со мной говорить?.. Нет, нет… Не желаю я говорить с Чикаго… Это третий звонок за сегодняшнее утро из «Чикаго трибюн»… Я уже говорил, что все это чушь… Как ваша фамилия?.. Мистер Поток?.. Мне уже звонили два ваших репортера, мистер Поток. Сколько раз я должен повторять одно и то же?.. Я не дарю и не собираюсь дарить картину чикагскому музею… Что значит, какую картину я не собираюсь дарить? Мой Бог… Понятия не имею, почему об этом написала бостонская газета. Наверное, это «Стар». Я не читал заметку. Держу пари, написал ее их идиот-критик Чарльз Уэйнрайт, который вечно все путает… Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не собирался дарить картину чикагскому музею… Что вы хотите этим сказать? Я ничего не имею против чикагского музея… Мистер Поток, мое терпение лопается. Заметка эта — чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.
Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.
— Какая-то бестолковая бостонская газета написала, что я собираюсь подарить картину чикагскому музею, — Хорэн покачал головой. — Абсолютное вранье. И откуда они только такое берут?
— Пресса у нас непредсказуема, — посочувствовал Флетч.
— Мы обсуждали цену.
Флетч встал, помня, что пришел без пальто.
— Да. Обсуждали. Я думаю, мы можем предложить мистеру Коуни двести семьдесят пять тысяч долларов.
Хорэн аж отпрянул назад, словно ему отвесили оплеуху.
— Едва ли он согласится.
— Я знаю. И, разумеется, готов заплатить больше. Но скажите мистеру Коуни, что меня очень беспокоит происхождение этой картины.
— Я сомневаюсь, что он продолжит переговоры, получив такое предложение.
— Возможно, продолжит. Посмотрим.
Глава 22
— Кто там?
— Большой, подгнивший гранат.
Часы показывали половину двенадцатого утра. По пути из галереи Флетчу пришлось завернуть к магазину хозяйственных товаров. Там он купил отвертку, клещи и маленькую банку машинного масла. Все
Поставив его в гараж на Речной улице, Флетч вернулся домой черным ходом. Разумеется, он забыл, что по субботам в квартиру приходит миссис Сэйер. Дверь она, естественно, заперла.
— Уходите, — крикнула миссис Сэйер через дверь. По субботам мусор не забирают.
— Это я, мистер Флетч. Пожалуйста, откройте, миссис Сэйер.
— Что вы там делаете?
Она сдвинула оба засова, открыла дверь.
— Вы только посмотрите на себя! Прошляться всю ночь! И где ваше пальто? Вы насквозь промокли.
— Доброе утро.
— В вашей постели спит европейская графиня, а вас нет дома!
— В моей постели?
— Она называет себя графиней ди Грасси.
— Меня это не удивляет.
— Я никогда не видела столько багажа. Или она приехала навсегда?
— Она спала в моей постели?
— Разве не вы положили ее туда?
— Нет. Где она?
— Сказала, что пойдет за покупками. Потом она собиралась зайти в музей и какие-то художественные галереи.
— Отлично.
— Я ее покормила, и она ушла. Милосердный Боже, какая же она была голодная. Мне уж подумалось, что ее месяц морили голодом.
— Возможно, вы не ошиблись, — теплая, светлая кухня разительно отличалась от темной, сырой, холодной кабины автофургона. — Я весь мокрый.
— Глядя на ваши волосы, можно подумать, что вы всю ночь рыли тоннель в копне сена. Может, этим вы и занимались? Хотите поесть?
— Конечно, хочу. А где вещи графини?
— Увидите сами. По всей квартире. Я еще не встречала более властной женщины. Она говорила со мной, как сержант — с новобранцем.
— Вас не затруднит перенести вещи графини в комнату для гостей? И закройте дверь. Покрепче.
— Я не уверена, что они поместятся в одной комнате. Вам приготовить завтрак или ленч?
— Мне без разницы. Между прочим, где тут телефонный справочник?
Приняв горячий душ, Флетч сел на кровать и начал пролистывать телефонный справочник.
Люси Коннорс в нем не значилось. Зато он нашел телефон Марши Гауптманн. Жила она на Фентон-стрит.
Он набрал номер. Трубку сняли после четвертого гудка.
— Слушаю.
— Добрый день. С вами говорит Мартин Хед из журнала «Трэ» [12] . Миссис Коннорс дома?
12
«Tres» — «Весьма» (франц.)
— Одну минуту, — ответила, как уже понял Флетч, мисс Гауптманн.
— Слушаю, — послышался в трубке другой голос.
— Миссис Коннорс, я — Мартин Хед из журнала «Трэ». Пытаюсь дозвониться до вас всю неделю.
— Зачем?
— Миссис Коннорс, я буду очень признателен, если вы внимательно выслушаете все то, что я собираюсь вам сказать. А потом примите решение, соглашаться или нет.
— Наверное, отвечу нет.
— Не торопитесь. Вы увидите, что намерения у нас самые добрые и, при вашей помощи, таким же будет и результат.