Созвездие Видений
Шрифт:
Она охватила себя за плечи, и ей почудилось, что ладони ее обмерзли, но телу стало тепло, и она помчалась по небесной тьме, полетела по ней, словно падучая звезда, жаром своим растопляя незримые, немыслимые льды, и добежала до Лиховида в тот миг, когда чудища нависли над ним, заключая в смертельное кольцо своих злозрачных морд.
Исполинские змеептицы с острыми зубами, не ведающие пощады. Тела их не кровью налиты, а ядом. Ужас — броня их, и раньше погибнешь от него, чем от удара их клюва, когтя, шипастого хвоста! Какова же мрачная та звезда, под коей рождены они?!
А Лиховид мечется
Смерть это, смерть!
«Ну что же, значит, смерть, — подумала Зорянка отрешенно. — А милого оберегу!»
И она взакличь произнесла то заветное, что надлежало таить пока жива, открыв лишь в последний срок свой:
— Мое имя Дива! Отвори врата тьмы, Хорст! Прими меня в свои владения, Ниян!
С этими словами она метнулась прямо к морде крылатого червя, оставляющего- кроваво-огненный след средь небес, да изо всех сил хлестнула его. ладонями.
Ей показалось, что она горит, как горят звезды — бесконечно, всенощно и вседневно, а потом перед ее помутившимся взором чудище рассыпалось серым пеплом… и другое, задевшее его крылом, и третье, как раз потянувшееся к Зорянке шипастым хвостом… а остальные, то ли смекнув, то ли почуяв неладное, в несколько взмахов исчезли с глаз. И злобный ветер, поднятый их крыльями, заметался, сломался — и лег у ее ног.
Север глазами своего имита — по сути дела, своими — встретился с глазами Зорянки. И сжалось сердце…
Он стоял лицом к лицу с силой — злой ли, доброй, не понять, но с дикой, неуправляемой, необъяснимой — со стихией, и, чудилось, взоры двух цивилизаций, скрестившись, высекают огонь. Темное предчувствие, мгновение страха…
И тут Лиховид кинулся, схватил Зорянку в охапку — и таково-то сердито! — и вместе с нею вновь очутился в летающей колеснице.
Потом, на Ирии, Север наслушался об этом эпизоде множества предположений. Строились догадки о фантастическом даре Зорянки создавать вокруг себя живое защитное поле, о разрушении материи с помощью отождествления себя с нею, ну и так далее. Потом она научится управлять своим страшным и странным умением, подчинять его воле, а не буре чувств. Однако Север-то понял сразу и навсегда: все это сотворило чудодейное безумие Любви.
С утра лил дождь, и радно начало передачи с предупреждения Службы экологической охраны: без надобности на улицу не выходить, содержание ОВ в осадках превышает допустимые нормы.
Сокол и Дива почти и не были на улице. Пока дождь еще не разошелся во всю мочь, проскользнули в подземку, и вот уже много часов подряд переходили с ливни на линию, с поезда на поезд, из вагона в вагон.
Они решили, что должны освободить Фэлкона. Но где искать его? Хотя бы след, ведущий, куда он заточен? Они знали достаточно об этой новой для них обоих Земле, чтобы понять: здесь нелепо задавать прямые вопросы властьнмущим и знающим ответы. Надо искать обходные пути, хотя они долги и не всегда приводят куда надо.
Для начала было решено поискать в поездах подземки товарищей Фэлкона из боевого охранения. Неужто все они арестованы?! И вот Сокол
Может быть, напади на поезд карсы, тот человек как-то проявил бы себя, но шли часы, шли поезда, а порождения тьмы тоннельной не давали о себе знать. Возможно, приходили в себя после вчерашнего шока.
Сокол и Дива прислушивались к разговорам. О карсах говорили очень мало. Сокола это удивляло, а Дива понимала людей: боятся накликать беду, назвать ее.
О вчерашнем эпизоде тоже почти молчали, только раз Соколу удалось уловить слова о каком-то новом порошке, которым якобы придумали посыпать карсов, отчего они и сами рассыпаются в порошок.
— Да вот же! — воскликнул говоривший, повернувшись к окну.
Поезд в это время. замедлил ход, и всем удалось увидеть в боковом тоннеле группу людей в защитных костюмах, сыпавших что-то прямо на землю из тяжелых коричневых мешков.
— Додумались, слава те, Господи! — вздохнула какая-то женщина. — Может, на Комбинате научились делать?
«Что же там такое? — подумал Сокол. — Может, песок какой-нибудь… как это?.. отсылка для рельсов?»
Это было единственным отголоском боя, разыгравшегося вчера.
К вечеру устали и проголодались так, что Дива еле держалась на ногах. Они вышли на первой попавшейся станции, где сквозь столетнюю копоть и грязь еще проблескивала мраморно-позолоченная лепнина стен и потолка, а в массивных люстрах кое-где сохранились настоящие электрические лампочки, а не вонючие факелы, и потащились вместе с сотнями людей вверх по неподвижному эскалатору, туда, где высоко-высоко брезжило смутное пятно дневного света. Ступеньки были мелкие, неудобные, у Дивы тотчас заныли ноги, и она тупо брела, уцепившись за рукав Сокола, как вдруг эскалатор дрогнул, затрясся мелкой дрожью и пополз — обратно, вниз.
Поднялся негодующий шум. Одолеть чуть не две сотни неудобных ступеней — и вновь опуститься к началу лестницы?! Сокол рванулся было вперед, потащив за собой Диву, но, как ни старались они опередить неуклонно ползущую вниз лестницу, тотчас запыхались и решили покориться. Нелепей всего оказалось то, что соседний эскалатор, по которому текла вниз река спускающихся людей, заработал на подъем, и шум от возмущенных, воплей сделался вовсе уж непереносимым. Правда, наконец этот эскалатор все же переключили, и теперь оба они несли людей вниз, так что скоро у подножия движущихся лестниц образовалась огромная толпа.
Как назло, поезда сегодня шли один за другим, из них высаживались новые и новые пассажиры, и вот уже давка на станции достигла предела, а ни один из эскалаторов по-прежнему не работал на подъем, не останавливался.
— Не нравится мне все это, — мрачно пробормотал Сокол, утыкаясь в самое ухо Дивы, и та заметила, что лицо его покрылось крупными каплями пота.
Да и ей было невыносимо жарко, свитер и джинсы, земная униформа, прилипли к телу, она задыхалась.
— Не могу больше!
Ее мутило от духоты, пальцы, которыми она пыталась поднять липнущие к шее волосы, дрожали и не слушались.