Спарринг со смертью
Шрифт:
— Ничего интересного в этом нет. Жизнь беженцев — тяжелая и грустная… Борьба за существование без всякой поддержки со стороны. — На глаза Нины навернулись слезы. — Иногда чувствуешь себя такой одинокой, такой несчастной… Ты — совершенно одна, а перед тобой — огромный, равнодушный мир… Глухой к твоим переживаниям… Никому нет дела до тебя… И если ты пропадешь, никто и бровью не поведет. Столько благополучных людей вокруг, но никто не хочет сделать для тебя ничего. Равнодушие угнетает больше всего… Но, похоже, это неизбежно.
Зотов сам находился в дрянном положении. Но в словах Нины он почувствовал такое горе, что испытал потрясение. Ей приходилось продавать себя, невзирая на опасности, связанные с ее профессией.
— Вот и вся моя история, — заключила Нина. Она не сказала всей правды — ее она никому не рассказывала, хранила в себе, в закрытых на сейфовые замки тайниках души. Но она разволновалась, рассказывая даже это… Слезы душили ее, она сдерживала себя, до боли стискивая руки. Ее клиенту было незачем знать обо всем.
— Печальная история. — Зотов ласково погладил девочку по щеке. — Мне очень жаль тебя, искренне жаль.
— Спасибо. — Она горько улыбнулась. В ее детских глазах было столько понимания и мудрости, что им мог бы позавидовать любой из взрослых. — Но все равно ничего не изменить…
«Я мог бы рассказать ей о собственных проблемах, и мы могли бы поплакаться друг другу, — подумал Зотов. — Но кому это нужно?!»
— Тебе нравится музыка? — Нина кивнула на телевизор. По музыкальному каналу передавали композицию популярной группы «Продиджи».
— Да, это таски… — Ромка шутя укусил Нину за попку. — Надо бы сбегать за шампанским.
— У меня есть в холодильнике. — Она принесла ледяную бутылку и дала возможность кавалеру проявить свои способности в откупоривании.
Она улыбнулась и стала танцевать перед кроватью. Нина медленно стягивала с себя халатик, обнажая смуглое тело. Потом она стала танцевать и вовсе нагая. Ее движения были женственны и сексуальны. У нее была маленькая грудь, а бедра при всем желании невозможно было назвать пышными. Нина в такт музыке медленно приближалась к кровати — шаг за шагом, все ближе и ближе. Добравшись до Зотова, она словно кошка бросилась на него.
Гоша, так звали нового жильца, перевалился через порог и уставился на Лену пьяными глазами.
— Че глядишь, безногая? Мужика никогда не видела?
Заслышав голос сожителя, Юля вышла из кухни, попыхивая сигаретой.
— Прожрал все деньги, говнюк!
Недолго думая, она одной рукой влепила пощечину Генке, выбежавшему посмотреть на псевдопапашу, а другой засветила Гоше. Тот пошатнулся и медленно сполз по двери на пол.
— Съе...сь отсюда, улитка! — растрепанная Юля ударила Лену.
Лена терпеть не стала.
Схватив двумя руками кисть нападавшей, она резко вывернула ее.
От резкой боли Юля завизжала. Отскочив, она метнулась на кухню, схватила тяжелую сковородку и, воя от боли, накинулась на Басову.
Удары сыпались один за другим.
— Убирайся, блядь, отсюда! Убирайся! — Озверевшая Юля с наслаждением колотила жертву.
Глухие стоны несчастной становились все тише и тише.
Наконец Лена обмякла и вывалилась из кресла.
— Прибила тварь, — констатировала Юля.
С помощью Генки она усадила бесчувственное тело Лены в коляску и выкатила ее во двор.
Протолкав перед собой кресло несколько метров, огляделась по сторонам. Никого.
Стараясь не обращать внимания на боль в руке, она докатила кресло до пешеходного перехода и спустила вниз по ступенькам.
Быков поднялся с бетонных ступенек и вышел на улицу.
Он так и не рискнул снять жилье и, уехав на окраину города, зашел в какой-то подъезд и задремал. Он чувствовал себя словно волк, которого обложили со всех сторон. Безвыходных ситуаций не бывает. За сегодняшний день ему надо обязательно найти убежище.
Покинув свое пристанище, он вышел на воздух и тихо-мирно просидел на лавке с полчаса. Ему надо было дождаться, пока люди не заполнят улицы, тогда вычислить его будет весьма не просто, особенно если учесть его грим.
Быков так и не решил — избавиться ли ему от накладок или нет. Рано или поздно это придется сделать, так как они придут в негодность и будут навлекать подозрение. Но пока еще можно ходить, хотя кожа там, где контуры лица были изменены, чесалась ужасно.
Виктор быстрым шагом шел по улице, делая вид, что куда-то спешит.
Вскоре он понял бесполезность своего хождения и, остановившись на секунду, решил купить в киоске газету с бесплатными рекламными объявлениями.
Киоск стоял рядом с остановкой автобуса, а на противоположной стороне дороги градостроители разбили небольшой парк. Лучшего места для того, чтобы спокойно изучить объявления, Быков не видел.
Спустившись в переход, он увидел женщину в инвалидном кресле.
Бедняга сидела и плакала. Он стремительно приближался к ней. Глаза, наполненные болью, съедали его. Ему и в обычной-то жизни не было никакого дела до больных и хилых, а теперь он должен был спасать свою шкуру, и пропади они пропадом, все эти нищие, калеки, больные. Так он думал, шагая мимо в плотном людском потоке с газеткой под мышкой.
— Помоги-ите…
Быков услышал за спиной полустон-полувсхлип. Какое ему дело до этой несчастной? Он так и не понял, почему остановился.
Лена очнулась, когда кто-то пытался поднять ее. Голова болела немыслимо, ее тошнило.
«Сотрясение мозга», — подумала она.
Ощупав голову, она обнаружила несколько сгустков запекшейся крови.
Последнее, что она помнила, было сморщившееся от боли лицо Юли.
Почему она все это терпела? Они унижали ее, забирали пенсию. Но она была не одна. Может, поэтому? Почему она не жаловалась? Надеялась, что все наладится, и они заживут как настоящая семья. Она любила Генку, да и его «родители», когда были трезвы, были вполне сносными. А может, все дело в том, что ее не выпускали на улицу? Она не имела возможности пожаловаться. Постояльцы говорили, что она больна, что они ее родственники, и никто не проявлял беспокойства.