Спарринг со смертью
Шрифт:
Быков потряс головой:
— Я не думаю, что там нет ограничений…
— По крайней мере, их значительно меньше, чем на суше! Я же говорю — на море нет границ, нет ни краев, ни областей… а значит, нет постов ГАИ, которые за всеми следят и всех контролируют… Все плавают по морю свободно! А мы не собираемся угонять яхту — мы купим ее, и к нам никто не сможет придраться…
— То, что ты говоришь, звучит слишком хорошо… Почему, однако, до сих пор никто не воспользовался этой возможностью, коль скоро она такая замечательная?
— А почему ты решил, что этим никто не пользуется?! Просто это не афишируют, — поддержала Нина свою подругу.
Быков потер виски.
— Только сначала нам придется миновать пограничников… и жесткий пограничный контроль! Или вы думаете, что его отменили?!
— Нет, конечно. — Нина взвешивала каждое слово. — Но я уверена, что, если плыть на яхте, можно обойти и пограничный контроль… проскочить сквозь него и уйти! Надо подумать хорошенько, как это сделать…
— Хватит крутить хвостом! Лучше скажи, где он, и тебе сразу станет намного легче. Ты избавишься от ужасных проблем, которые ожидают тебя, если ты и дальше будешь молчать! — Следователь прокуратуры, чью фамилию Ольга Аросьева так и не запомнила, подтвердил свои слова ударом кулака по столу и поправил настольную лампу так, чтобы она светила в лицо бухгалтеру и любовнице Быкова.
Она старалась не смотреть в глаза следователя — глядела ему в переносицу.
— Вы вызываете меня в прокуратуру во второй раз, о чем-то спрашиваете, но я никак не могу понять, что вы от меня хотите!
Следователь раскрыл толстую кожаную папку. Вытащил листок бумаги и начал мять его пухлыми пальцами. Смяв бумагу в комок, он протянул руку к самому лицу Ольги, потряс ею и разжал кулак. Бумажный комок выпал из кулака и, покатившись по столу, свалился на пол.
— То же самое произойдет и с тобой, дура! Тебя просто сомнут, как этот кусок бумаги! — Следователь нагнулся с проворством, которого Оля никак не могла ожидать от этого грузного человека, поднял комок бумаги и швырнул его в мусорницу. — И точно так же вышвырнут на помойку! Ты этого хочешь, идиотка?!
— Что вы от меня хотите?! — Оля чуть не плакала. Грубость следователя и мерзкое давление, которое он на нее оказывал, вызывали отвращение, доводили до тошнотворного состояния. Она никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Словно собачонку веревкой, он тянул ее к себе своими повестками. И она покорно приходила, чтобы безропотно проглотить очередную порцию оскорблений.
— Нет ничего проще, — следователь осклабился, — я хочу от тебя правды! Я отлично знаю, что твой любовник Быков скрывается от правосудия с твоей помощью… что благодаря твоему содействию ему до сих пор удается успешно бегать от нас… Ты просто не представляешь, что значит быть привлеченной к уголовной ответственности в качестве сообщника опасного преступника! Когда мы соберем доказательства против тебя, ты пойдешь в тюрьму. Тебе не просто придется провести там лучшие годы жизни — мы специально позаботимся, чтобы каждый день, даже каждый час твоего пребывания там превратились в муку.
— Вы можете сделать со мной все, что угодно, но мне нечего рассказать о Викторе Быкове! С того момента, как он убежал от меня в Сочи, я его больше не видела!
— Имей в виду, дрянь, мы следим за каждым твоим шагом. И нам о тебе известно гораздо больше, чем ты думаешь! Чем больше ты запираешься и врешь, тем смешнее и глупее все это выглядит!
— И, все равно, мне нечего сказать вам!
Следователь резко поднялся. Сейчас он возвышался над Ольгой.
— Видимо, ты все-таки не поняла меня, когда я сказал, что нам известно о тебе все. Я имел в виду, что мне известно, как именно ты помогаешь Быкову скрываться!
— Это — ложь! Я не помогала ему! — В глазах женщины было отчаяние.
— Ах, Оля, Оля… — Ищейка неожиданно сменил тон. — Чего только не сотворит с людьми любовь. Твой случай — классический пример того, как любовь ослепляет. Ты настолько влюблена в Быкова, что способна на все, не понимая, чем сама рискуешь… Зачем, Оля?! Стоит ли?! — Он отечески-ласково глядел на нее.
— Все, что вы говорите сейчас, — это ваши домыслы. С того момента, как мы расстались с Быковым в Сочи, я его не видела.
— Если бы это было действительно так… — вздохнул следователь. — Любовное ослепление не проходит. Трудно развеять это наваждение!
— Почему вы не хотите поверить мне?! — громко закричала Оля. — Почему упорно твердите свое?
— Потому что ты упорно не желаешь говорить правду. Но я не сержусь. Я знаю, это вопрос ближайшего времени… Подожду немного и услышу, что мне нужно. Тюрьма посильнее всякой любви, Оля. — Следователь подписал повестку и швырнул Аросьевой. — Все, ты свободна, можешь идти… и подумать. Как надумаешь, жду тебя к себе.
Женщина с облегчением подхватила маленький прямоугольник дешевой бумаги с подписями и печатями.
— Кстати, — вновь загремел голос борца за закон, — тебе известно, что я могу арестовать тебя хоть сейчас за лжесвидетельство и намеренное введение следствия в заблуждение?!
Дверь в кабинет с шумом распахнулась, и в него влетели двое крепких мужчин в камуфляже и с резиновыми дубинками. Аросьева почти физически почувствовала холод наручников на своих запястьях.
— Ну, так как?! — прищурился следователь в отвратительной ухмылке. — Что выберем — тюрьму или свободу?!
Аросьева зажала в потном кулачке мерзкий прямоугольник свидетельской повестки, не в силах шелохнуться и чувствуя, что ноги вдруг отказали ей.
Скупив все газеты города, содержащие рекламные объявления, четверка принялась просматривать их в надежде найти нечто плавающее в районе двадцати тысяч долларов. Им предстояло покрыть около ста морских миль.
— Вот у меня есть неплохой вариант, — сообщила Лена, отодвигая в сторону то, что уже было неоднократно изучено. — Яхта „Ноев ковчег“, восьмидесятого года, тридцать три тысячи долларов.