Спартак. Бунт непокорных
Шрифт:
Я смотрел на Спартака. На нем были золоченые латы трибуна Сабиния и короткий красный плащ. Рядом с ним стоял греческий ритор Посидион, с которым я познакомился во Фракии. Он несколько дней жил в лагере VII легиона. Я увидел сидевшую в ногах у Спартака жрицу Диониса с распущенными светлыми волосами. Ее поймали во Фракии вместе со Спартаком и евреем-целителем, который стоял в нескольких шагах позади них.
К нам подошел Курий.
— Вы увидите, как они будут драться и как погибнут. Двадцать раз по двадцать пар. Вы будете последними.
— Я не стану драться, — сказал Сабиний.
— Тогда тебя отдадут женщинам. Их зубы острее, чем клыки льва.
— Что будет с тем, кто выживет? — спросил Вариний.
Курий усмехнулся.
— Разве ты никогда не присутствовал на гладиаторских играх? Разве тебя не приглашали туда, или ты не знаком с Гнеем Лентулом Батиатом? Ты ведь часто бывал в Капуе. Я видел тебя, когда выбирали гладиаторов, которых собирались бросить диким зверям. Ты ведь знаешь, что вопрос жизни и смерти решает не тот, кто сражается, а тот, кто поднимает или опускает большой палец. Здесь решать будет Спартак! Он наш претор, наш трибун, наш консул, предводитель рабов. Он будет решать, жить тебе, Вариний, или умереть!
Я сказал:
— Никто не выживет.
— Боги и Спартак решат, — ответил Курий.
Я пережил тот день и ту ночь, окрашенную кровью четырех сотен римлян.
Сначала они боролись за право завладеть оружием, сложенным в углу поля. Многие, так и не успев захватить его, погибли, сраженные ударами мечей, копий и кинжалов.
Эта резня даже отдаленно не напоминала гладиаторские игры. Это была ожесточенная схватка без правил.
Толпа ревела, бросала камни, а сражавшиеся забывали о том, что они люди, и превращались в зверей.
Каждый старался убить, не заботясь о том, что бьет противника, назначенного ему Курием. Они кидались по несколько человек на одного, кидались на тех, кто только что был их союзником.
Когда на ногах оставался только один человек, толпа кричала, требуя, чтобы на поле вывели следующие двадцать пар. И выживший из первой группы, покрытый кровью, изможденный и раненый, оказывался первым, на кого набрасывались вновь прибывшие. Резня продолжалась.
Когда наступили сумерки, а за ними ночь, Спартак приказал разжечь вокруг поля огромные костры. Вспыхнули факелы. Иногда их бросали в группу сражавшихся.
Некоторые из воинов пытались пробиться сквозь толпу и бежать. Но им не удавалось сделать и нескольких шагов, как на них кидались разъяренные рабы, а через несколько минут на поле бросали кровавые куски их тел.
Иногда сражение превращалось в погоню. Воины преследовали друг друга при свете костров, размахивали оружием и ревели как звери.
Наступил рассвет, небо стало голубым, и на поле среди трупов остался только один человек. Спартак подошел к нам и вытолкнул на арену Сабиния.
— Теперь ты, Сабиний. Покажи свою смелость, трибун!
Кальвиций Сабиний — пусть боги простят его, пусть граждане Рима забудут этого трибуна, которого я видел столько раз, когда он первым бросался в бой во главе VII легиона, — был этим утром похож на обезумевшего ягненка. Он бегал по полю среди мертвых тел, распространявших запах крови. Вооруженные люди, сдерживавшие толпу рабов, пихали его древками копий и мечами.
Был ли он уже мертв, когда разъяренные женщины схватили его, разорвали на части, подбросили в воздух его руки, ноги и голову?
Затем, повернувшись к Спартаку, они начали кричать: «Претор! Претор!»
Вариний подобрал меч и направился к залитому кровью человеку, стоявшему в посреди лагеря, к последнему римскому солдату.
Претор остановился в нескольких шагах от него и, взяв оружие обеими руками, пронзил себе грудь и упал на колени.
Последовала долгая тишина, солдат подошел к претору, ударил себя в грудь мечом и осел на землю перед Варинием, склонившись к нему, будто желая поддержать его или обнять.
Я остался один среди мертвой тишины, ожидая, когда придет мой черед погибнуть.
Спартак крикнул, что того, кто убьет меня, он убьет собственными руками. Повернувшись ко мне, он сказал, чтобы я уходил как можно быстрее, и добавил:
— Ты расскажешь все, что видел.
Я прошел сквозь толпу рабов, расступившуюся передо мной.
За своей спиной я слышал их звериное рычание.
Я шел несколько дней и, наконец, встретил людей, граждан Рима.
43
— Нужно было зарезать Кастрика, центуриона, — сказал Курий. — Он все видел.
Курий повернулся и указал Спартаку на толпу, очертания которой терялись в тумане. Вокруг был слышен шум, топот и гул голосов.
— Это войско рабов, — продолжал Курий.
Он сплюнул с ожесточением и пожал плечами, будто сознаваясь в собственном бессилии.
— Их сто тысяч, а может, и больше. Но сколько наберется мужчин, способных сражаться по правилам, отражать атаку центурий? Сколько колонн можно составить из них и бросить на врага? И я, и Посидион, даже Иаир говорили тебе, Спартак: если ты не будешь бить этих бродячих псов, которые думают только о вине, мясе и добыче, мы никогда не сможем сражаться по-настоящему, как армия против армии.
Курий схватил Спартака за руку.
— Номий Кастрик, центурион, понял это и рассказал сенаторам, консулам, легатам. С тех пор как мы вошли в Цизальпину, ни один город не открыл нам ворота и не сдался. К нам не присоединился ни один солдат из двух легионов проконсула Кассия Лонгина. Мы — просто толпа, а побеждать может только порядок!
Он заставил Спартака остановиться и с вызовом преградил ему путь.
— Бей этих обезумевших от свободы собак! Они будут слушаться только тогда, когда у них будет сводить желудок от страха.