Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
Шрифт:
Вдруг я почувствовал несуразный позыв ворваться в затененный кабинет и потребовать, чтоб меня выслушали, раз я могу наконец все сказать. Вдруг я почувствовал, что могу объяснить все гораздо лучше и убедительней самого Маркема. Все мне стало понятно: ужас внезапной догадки, пронесшейся у него в голове, когда отец рассказывал ему о несчастном случае во Флоренции; игра, в которую это у него превратилось; и потом уже страхи, на которых гнусно сыграл Вильямс. Но пока я колебался, требовательно залился звонок, и, словно подчиняясь автоматическому управлению, я привычно заторопился в класс.
В тот же вечер Маркема увезли. Его мельком видели в прихожей у директора; он стоял в пальто, вроде такой, как всегда.
— Его
Он ничего не добавил, но я и так понял, что у него на уме. И часто с тех пор я думаю про Маркема, который, по-прежнему физически здоровый, делается старше и старше в том заведении, куда его поместили, где-то в Дербишире. Думаю я и про Вильямса, который тоже делается старше, правда, в иной обстановке, — возможно, женился, развел детей и выбился в люди, как обещал.
Фрэнк Тьюохи
Защемило пальцы
(Перевод В. Муравьева)
К шестнадцатилетию брат прислал Кэролайн «Серебряный коготь» [31] в бумажной обложке. Она рассудила, что можно бы, конечно, и не в бумажной, но братец Кристофер, видно, еще не пообвык у себя там, в Марлборо, и у него туговато с деньгами, а то бы как хорошо поставить на полку еще один томик в твердом переплете. Полка с книгами любимого писателя висела над постелью Кэролайн. Она все-таки обрадовалась книжке. Неплохо и то, что с этих пор ее дни рождения будут обходиться без Кристофера. Месяц-другой назад Кэролайн упросила родителей купить три билета на сегодняшний мюзикл. И пожалуй что это представление было бы рановато смотреть ее тринадцатилетнему брату. Одевалась она с радостным волнением. Ничего особенного, уговаривала она себя, как недавно уговаривала подружек Дженнифер, Сару и Клэр, подумаешь, какое дело — съездить в Лондон, съесть горячего омара в ресторане Уилера, а потом пойти на дневной спектакль. Уж хоть что-то папа обязан для нее делать — есть же вообще вещи, без которых нельзя обойтись. Она посматривала на книжки любимого автора — «Из России с бомбой», «Умирать — так навечно» и остальные и думала, что папе, кстати, очень повезло, что ей так недорого угодить: отец Клэр небось летал с дочкой в Париж, когда у Клэр был день рождения.
31
Тьюохи пародирует заглавия книг английского беллетриста Я. Флеминга о похождениях «агента 007» Джеймса Бонда (в рассказе он назван Рэндом): «Серебряный коготь» — «Золотой палец» («Голдфингер»), «Из России с бомбой» — «Из России с любовью» и т. п.
Она съела на завтрак пол-яблока и выпила черного кофе, и родители ничего, смолчали. Кэролайн восхищенно поглядела на мать: ей понравилось, как мама по-новому уложила волосы, пышно, и еще налакировала, ну прямо парик. Может, нынче утром на бейсингмерской платформе она и будет как-то выделяться, но для Лондона такая прическа в самый раз. А с папкой, слава тебе господи, хоть тут повезло: он всегда был одет к лицу.
Берил Рингсет улыбнулась и чуть подмигнула Кэролайн. Еще недавно они были на ножах, но девочка подросла, и началось сообщничество.
— Что тебе прислал Кристофер, милая?
— «Серебряный коготь». Это восторг! Ужас как хочу прочесть. — Все вкусы и все выражения Кэролайн были предрешены троицей толстеньких богатеньких девочек, с которыми она вместе готовилась поступать в колледж.
Эндрю Рингсет что-то буркнул из-за газетного листа.
— Что, что ты сказал?
— По-моему, ты могла бы подыскать себе и другое чтение.
— Знаешь, по-моему, это просто свинство. Уж ладно бы
Берил взяла сторону Кэролайн и кое-как уладила размолвку. Несносный человек Эндрю: можно подумать, что он нарочно выводит из себя дочь, лишь бы она раскраснелась и оживилась. Когда они собрались ехать на станцию и сели в «ягуар», все было тихо-мирно. Кэролайн взяла с собой «Серебряный коготь», чтобы читать в поезде, и если б не папа, негодяй такой, так и вообще бы жить да радоваться. Сияло мартовское утро, взошли крокусы, и дом, одну башенку которого соорудили еще в XVII веке, выглядел как нельзя лучше. В такое утро, подумал Эндрю, можно пристегнуть к цене тысячи две, глядишь, и проскочит.
Эндрю Рингсет занимался распродажей недвижимости, в будущем он надеялся торговать земельными участками. Его карьере мешала только тоска, которой он сам стыдился, тоска по войне и по девушкам вроде Берил, с той разницей, что едва успеешь их распробовать, а их уж нет, как не бывало. Берил он вот уж семнадцать лет как распробовал, а она вот она. Правда, она, бывшая машинисточка, прошла долгий путь, и Эндрю недаром ею гордился, но под конец пути не она, а он сбился с ног. Бог весть как выходило, что ей всегда и карты в руки, да и сил у нее в запасе оказалось больше. Машину к станции вела она, почти четыре мили мимо рощиц, садов и свежевыкрашенных домиков. На изгороди Брейзвуда, едва ли не лучшей окрестной усадебки XVIII века, висела табличка «Пауэр и Рингсет». «Придется, конечно, заново ставить проводку, — сказал владельцу партнер Эндрю. — И с ванными прямо беда. Всем нашим клиентам подавай цветной кафель».
Кэролайн в окно не смотрела, а листала свою книжечку. Она пока все-таки не сомневалась, что день пройдет как нельзя лучше. На маму-то можно положиться. С мамой у них всегда найдется общий язык, это яснее ясного. Только вот за папой нужно глядеть в оба: недавно они, не сговариваясь, бросили старую дразнилку, что, мол, нечего гавкать, пшел в конуру. «Кореец выбросил вперед носок, облаченный в крокодиловую кожу, — читала Кэролайн, прыгая глазами по странице, — и Рэнд почувствовал, как боль от удара в пах расходится по всему его телу».
Бейсингер повеселее прочих станций на былой Южной дороге. Носильщики и служащие присвистывают; каждую весну их ставят в пример за образцовое содержание клумб. Завсегдатаев узнают, контролер их приветствует, для них в поезде расклеены афиши лондонских театров; кстати же, и реклама того мюзикла, на который торопились Рингсеты. («Вопли со сцены, свистки из зала» — «Дейли миррор», «Достойно завершает непристойное пятилетие» — «Санди-таймс»). Кэролайн тут же ее углядела. «Смотрите-ка! — вскрикнула она. — Это же восторг!» Радостная станционная суета была под стать чудному утру, и Эндрю нежно посмотрел на дочь. Стоило жить, чтобы произвести на свет такое прелестное и такое глупое существо.
Он ушел покупать газеты, а тем временем подкатил лондонский поезд. Кэролайн выбрала купе и сразу уселась на лучшее место. «Заднее колесо подскочило, переезжая через туловище мертвого мексиканца. «Этот кобелек девочкам больше не понадобится», — мрачно подумал Джон Рэнд». Кэролайн читала и оживленно поглядывала туда-сюда поверх книги — точь-в-точь птичка у лужицы. Получалось так мило, что Берил ободрительно улыбнулась, а пассажирка напротив брезгливо сощурилась.
Это была пожилая дама в старомодном норковом манто и шляпке сурового фасона; она села в поезд где-то еще за чертой лондонских окрестностей, в центральных графствах. Кэролайн не обратила на нее никакого внимания, зато Берил поджала губы, затеребила сумочку и выпрямилась в струнку на своем угловом сиденье; ее явно допекала мысль примерно такого рода: «Если даже будет война и все пойдет прахом, эта дама ни за что не пригласит меня помогать ей в солдатской столовой».