Спасатель
Шрифт:
Я не нашёл своих трусов ни в раздевалке, ни в душевой. Михайло -- тоже.
– - Ну, гад. Убью, -- и Михайло Иваныч приправил выражение привычным лексиконом. Ему тут же сделал замечание какой-то мужчина, жилистый и с маленьким животиком - он шёл на сеанс. Михайло ничего не ответил, но хлопнул угрожающе дверцей шкафчика.
4 Хулиган
Михайло Иваныч слово своё сдержал и ближе к декабрю отомстил Стёпе за "пугало" - стырил по-тихому у него очки и шапочку. А выбросил их у нас в Семенном, на лесной помойке. Воровать нехорошо, я знаю. Но я был рад. Просто побить Стёпу было нельзя. Пытались и до Михайло другие, но их выгоняли. Анна Владимировна выставляла группу вдоль бортика и начинался
– - Мне травмы не нужны, -- говорила она. - И так на кафеле все поскальзываются, в душевых дерутся. Ударится ребёнок головой. Я в тюрьму не хочу.
Я слышал, как мама одного "хулигана" сказала Анне Владимировне:
– - Я на вас пожалуюсь. Секция бесплатная, а вы деньги берёте.
– - Жалуйтесь куда хотите. Это добровольное пожертвование спортшколе. У вас в квитанциях написано.
– - Добровольно-принудительное!
– ругалась мама, вытирала слёзы и уводила сына, хлопнув дверью.
В нашей группе, то есть у Максима Владимировича, драк особых не было, а если были, он не выставлял всю группу на бортике. Но деньги собирал тоже.
Папа хорошо зарабатывает. Но ему всегда нужны деньги на инструмент, на "Газель", ещё он тогда менял на доллары -- мечтал купить квартиру где-нибудь в Подмосковье, поближе к Москве. Папа мне говорил:
– - Поступишь в Москве институт. Поселишься в квартире. В общаге-то наркота и выпивон.
Мама была очень недовольна, что собирают деньги: кроме добровольного пожертвования, вроде абонементной платы, родительский комитет собирал на подарки. Но мама успокаивала папу:
– - Нормально. Все вообще абонементы покупают. Сто тридцать рублей один сеанс. А у Василя три тренировки в неделю. В пересчёте на одно занятие - тридцатка всего.
Нам приходилось платить и за Михайло Иваныча, папа удерживал у дяди Вани из зарплаты. Дядя Ваня ругался:
– - Зачем платить? Вона: плавай себе на Тужиловом.
– - Ага, -- бубнил Михайло, потирая распухшую скулу, зимой поплаваешь.
– - Да всё равно пропьёшь, Вань, -- говорил папа и добавлял мамино любимое слово: -- Нормально.
Мне нравилось плавать в бассейне, я быстро привык. По субботам Максим Владимирович оставлял меня со средней группой, и получалось, что я плавал полтора часа. Но мне не нравилось, что в раздевалке и душевой я сталкивался с парнями из абонементных групп. Это всё были какие-то странные, непохожие на наших поселковых пацанят мальчишки. Я впервые видел столько толстяков. У нас в Семенном, да и в школе, все были подвижные, моторные, гоняли в футбол на поле. У школы была старинная площадка - там все лазали по немыслимым облупленным конструкциям, подтягивались на перекладине, "шагали" по брусьям. У нас западло считалось не подтянуться, не перемахнуть через скамейку в школьном дворе, пусть ты и разобьёшься попервоначалу в хлам - трусливый пацан уже не мог общаться, например, со мной или с Михайлой. У нас в посёлке сила ценилась выше всего. Я знал, что если бы поселковые ходили в бассейн, они бы не вели так себя в раздевалке и в душе. Один парень, класс шестой так, выпихнул меня из душа. После тренировки мы с Михайло тщательно мылись. Михайло поначалу плохо мылся, то есть вообще не мылся, даже не ополаскивался, и начал чесаться. Дома он, понятное дело, тоже не мылся. И на следующий день в школу приходил с шеей расчёсанной до крови. Запястья у него были все в цыпках от "чесотки" -- так называл своё состояние Михайло Иваныч. Белла Эдуардовна однажды не пустила его на сеанс, выписала мазь с антибиотиком и убедила нас мыться. Не отставала, пока у Михайло не зажила шея и запястья, бубнила и бубнила о кожных болезнях, вынося нам мозг. И вот я поставил в душе мыло и мочалку на полочку, снял шапочку и очки, и тут меня позвал Максим Владимирович. Я скорее выскочил из душевой. Тренер договорился со мной о субботе, чтобы я пришёл пораньше на 45 минут. Я кивнул и побежал в душ. Под моим душем плескался большой пацан, класс шестой так. Но это ладно. Мылся и мылся. Я же ушёл из душа. Но мои мыло и мочалка валялись на полу. Михайло крикнул мне:
– - Василь! Это он выкинул. Я ему всё высказал, а он говорит...
– - Ё-не твоё, место моё, -- сказал пацан.
Я промолчал, поднял мыло, ополоснул мочалку, стал мыться в другой кабинке - почти все души к этому времени освободились. Ну, думаю, придурок, фиг с ним.
Вышли с Михой из душа. В раздевалке ревёт мелкий. Оказывается, тот же пацан закинул нарукавники мелкого (они на абонементе плавали в нарукавниках) за шкафчики. Я был первоклассник, но жёстко сказал:
– - Достань малышу обратно, понял?
– - Чё надо?
– пошёл на меня этот дебил, взял мои трусы (я их как раз из рюкзака достал и на скамейку положил) и закинул зашкафчики. Михайло Иваныч, тихо и неожиданно для врага, накинулся сзади. А я накинулся спереди.
Парень сделал мне подсечку - я больно упал на спину.
– - Голову лечите, клопы, -- парень теперь пошёл на Михайло Иваныча.
Я ещё не очухался от падения, но вскочил, и ударил парня пяткой в копчик - меня так папа учил. Парень взвизгнул, заскулил, схватился за крестец, присел на банкетку, тут же вскочил как ужаленный, начал нас оскорблять. Михайло Иваныч ответил как всегда предельно ясно. Мы стали отодвигать шкафчик, чтобы достать нарукавники мальцу и отыскать мои трусы, а парень побежал жаловаться уборщице тёте Рае. Она появилась со шваброй, держа её наподобие штыка, но тут же убрала, увидев, что обидчики - мы с Михайлой. Уборщица всегда без всяких там стеснений заявлялась в мужскую раздевалку - следила за дисциплиной, разруливала драки. Уборщица-то ладно. Мамы некоторых хлюпиков тоже заходили в раздевалку. Дяденьки сразу начинали прикрываться, Михайло Иваныча это очень удивляло. Он говорил:
– - Она припирается, а они ещё прикрываются. Да пошла бы она... Баба - существо неразумное.
Мелкий объяснил уборщице, что произошло. Он стоял зарёванный и напуганный. А наш и его обидчик, быстро переоделся, пока мы всё рассказывали, и прошмыгнул на выход.
Я говорю "мелкий", "малец с нарукавниками", но на самом деле плавать в бассейне учили с шести лет. Нам с Михайло было по семи, но мы считали себя настоящими пловцами - не чета этим "окорочкам" барахтающихся в нарукавниках. Пацан-то с абонемента был сытенький, выше Михайло Иваныча, а плавать не умел. Но это совсем не значит, что надо его нарукавники за шкаф закидывать.
Больше мы того нахала в бассейне не видели. Мама сказала:
– - Абонементники постоянно меняются. Могут месяц походить, потом не ходить. Может, его Белла не пропустила: грибок, лишай, может он с Иголки, этот парень, из неблагополучной семьи.
Мы с Михайло его прозвали Перелом-Копчика и иногда вспоминали, но думали, что не встретим его больше.
Мы нормально тренировались с Михайло Иванычем, ругались с пацанами из группы, не без этого. Ростик Дубинский на дорожке хватал нас за ноги и обвинял, что мы не доплываем задание. Михайло Иваныч всегда начинал спорить. А я просто плыл ещё два бассейна. Пока Мих ругался, пока Максим Владимирович приводил спорщиков в чувство и объяснял ошибки, я как раз успевал проплыть ещё сто метров. " Ну вот, -- думал.
– Теперь девятьсот. Нормально". Я обожал считать бассейны, я и в жизни любил считать. Я считал строчки в букваре и буквы в слове. Я считал гласные и согласные. Мягкий и твёрдый знаки я выделил в особую категорию "несогласных" -- твёрдых и знаковых как мы с Мишаней.
5 В лагере
Новогодние соревнования я выиграл, а на весенних занял два первых и одно второе место. Я никак не мог научиться делать сальто на триста шестьдесят у бортика. Максим Владимирович ругался и обзывал "всадником без головы". Я и сам понимал, что сплоховал. Вот Михайло Иваныч быстро научился поворот делать. Но у Михайло Иваныча не заладилось с техникой. Особенно с батом. Максим Владимирович сказал, что Мих - прирожденный брассист. А брассисты - они только по брассу хорошо, им больше ничего не даётся. И как назло именно в брассе никакие сальто у бортика не нужны. Максим Владимирович после соревнований ругался на меня и из-за сотки на спине. Я вообще поворот не сделал, впечатался башкой со всего маха и обратно поплыл, оттолкнувшись ногами. А все плыли, кувырок рассчитывали, оборачивались: скоро ль поворот, боялись впечататься и тоже теряли секунды...