Спасение
Шрифт:
– Обнаружена информация, – сообщает мне «Витязь». – Уничтоженный корабль сбросил младших детей в спасательных капсулах, вычисляю координаты.
Чего-то подобного я и ждал, правда, какой смысл в том, чтобы выбросить детей без сопровождения, я не понимаю, но чужая цивилизация, другие нормы, конечно. Сейчас «Витязь» высчитает координаты и пойдем спасать малышей. Учитывая наше везение, это могут быть девочки. Мальчики могли, возможно, встать с взрослыми на защиту корабля; еще один вариант – девочки как будущие матери могут быть священны в данной цивилизации. Впрочем, поживем – узнаем, для нас разницы нет. Мальчики или девочки, спасем всех.
– Витязь, движение
– Выполняю, – отвечает он мне, и картинка на экране смещается.
Интересно, почему Враг не уничтожил младших? Это действие похоже на то, как роботы во Вторую Эпоху себя вели – только выполнение поставленной задачи и ничего более. Отмечаю себе тот факт, что уже верю и без модулей памяти в то, кто напал на кошек. Очень уж информация «в струю», как папа говорит, с тем, что мы знали ранее. Так что, скорее всего, я не ошибаюсь.
Тем временем «Витязь» приближается к поясу астероидов, отвечая тем самым на вопрос, как спаскапсулам справиться удалось. Не могу сказать, что неправильно – так их заметить действительно сложнее, если точно не знаешь, что они здесь. Ну мы-то знаем, поэтому наш корабль даже без помощи десанта соберет три капсулы, прижавшиеся к довольно крупному астероиду, и позовет нас. А нас звать нужно, чтобы открыть капсулы, при таком квазиразумных обычно не зовут. Мотив этого простой – не напугать детей. Кроме Вики, почти никто из квазиразумных с детьми обращаться не умеет. В любом случае точно не десант.
– Пойдем? – интересуется у меня все понимающая Иришка.
– А как же, – киваю я, отправляясь в сторону лифта. – Пошли, душа моя.
Сейчас спустимся на два уровня и двинемся в док. Если дети – котята, то могут и реагировать, как на маму с папой, тогда все зависит от того, насколько они маленькие. Похоже, у нас будет возможность это узнать, и прямо сейчас.
– Похоже, что Отверженным нравится мучить именно девочек, – задумчиво говорит Иришка, вспомнив свое прошлое, – причем детей. Мальчиков они просто убили, а девочек…
Тут договаривать не надо: и ее история, и Настина, и Ликина – все они говорят именно о том, что Отверженные настроены именно мучить, унижать, избивать обязательно детей женского пола, и вот этот факт совершенно необъясним. Я и представить себе такую девиацию не могу, а ведь это не один человек, а целая этническая группа. Причем они же не своих мучают… Может ли целая этническая группа быть настолько… бракованной? Скорее всего, может. Генное нарушение там какое-нибудь – и девиация готова.
Остается пройти еще несколько шагов по темно-зеленому коридору, а двери дока уже приглашающе открыты. Из-за угла выворачивают три транспортные тележки – по числу капсул, это очень логично. «Витязь» опять поправляет своего забывчивого командира, за что ему большое спасибо. Все знать нельзя, а не летал я давно. Можно сказать, вообще не летал, один-единственный полет у меня был.
Спокойно входим в док – вот они. Три одинаковые капсулы, судя по всему, индивидуальные, то есть на одного разумного в лежачем состоянии. Были у нас такие во Вторую Эпоху, потом-то, конечно, мозг проснулся, и так издеваться над людьми перестали. Дети, выходит, в состоянии или сна, или паники, раз указаны «младшими».
Управление капсулой интуитивно-понятное, потому я последовательно касаюсь сенсоров, и крышки капсул поднимаются, открывая нам троих очень маленьких котят. Год им внешне, может два, но точно не больше. Хотя и пару месяцев может быть, ибо, как у них малыши развиваются,
Мы поднимаемся на лифте медленно и спокойно – скорость тоже корабельный разум регулирует. Коммуникатор сообщает о готовности Вэйгу, значит, нас ждут. Вот и хорошо, сейчас малышек устроим в кроватке, и будут они у нас дальше спать, пока их аккуратно из сна не выведут. Хотя бы физиология более-менее известна, спасибо Сашке, поэтому сюрпризов я не ожидаю.
Глава пятая. Маша
Постепенно я забываю свое имя. Меня бьют и мучают каждый день, при этом, что со мной делают, я не понимаю. Что-то творят с телом, но мне просто больно, а еще – очень страшно. И я больше не Маша Винокурова, теперь я «объект четырнадцать двадцать два», и это все, что у меня есть. Этот номер выжжен у меня на груди, беспокоя меня болью при неосторожном движении до сих пор; одежда мне не положена, потому что я, по мнению этих нелюдей, не человек, не девочка, а объект. Даже не животное, а просто номер, и все.
Мне уже кажется, что папа, мама и Сережа были сном, когда меня решают сломать окончательно – мне показывают трансляцию моих похорон. Я вижу плачущую маму, поседевшего от горя папу, едва справляющегося с собой Сережу и плачу, плачу изо всех сил. Теперь меня точно никто не ищет – я вон она, в гробу лежу.
Оказавшись в своей камере, я только и могу что плакать, потому что меня больше нет. Для всех разумных я умерла, и теперь обо мне будут помнить только родные, но искать точно никто не будет, ведь меня похоронили. Значит, и жалеть себя незачем, надо бежать. Вечером все равно изобьют до обморока, а так хотя бы постараюсь что-то сделать. Может быть, убьют окончательно, потому что так жить я не хочу. Я рождена свободной, разумной и должна оставаться ею.
Меня опять ведут куда-то, когда я вижу приоткрытую дверь и резко бью идущего позади куда попало. Он стонет, а я бегу в эту дверь изо всех сил. Мне очень нужно успеть до того, как она закроется. Отсутствие одежды уже не беспокоит, а вот отсутствие свободы – очень даже. Я успеваю проскочить, оказавшись в пустом коридоре, и бегу по нему что есть мочи.
Коридор длинный, серый, он освещен редкими лампочками, но меня это не беспокоит, потому что я вижу уже выход. Куда ведет эта медленно раскрывающаяся дверь, я не знаю, но лучше смерть, чем такая жизнь. В этот самый момент все вокруг гаснет, а я будто в огне оказываюсь. Боль пронзает все тело, да так неожиданно, что ноги мои подламываются, и я куда-то падаю. Всё падаю и никак не могу упасть.
Что это? Откуда такая боль? Я не знаю, но чувствую, что просто лечу в бесконечность. Мне хочется спрятаться от ставшего таким страшным мира, умереть, если невозможно иначе, я молю не знаю кого избавить меня от этого мира, но это невозможно. Что-то делает мне еще больнее, заставляя открыть глаза. Прямо передо мной на каком-то столе лежит, кажется, девочка, а рядом с ней что-то большое, черное, совсем непохожее на разумного. Меня охватывает ужас, я понимаю, что не хочу видеть… Но меня не спрашивают.