Спаси и сохрани. Пасхальные истории
Шрифт:
– А я, братцы, вот зачем, – начал он, оглядывая присутствующих, которые по-прежнему стали недвижны, – я вот зачем: не ссудите ли вы меня огоньком?
– Изволь! – отрывисто сказал старик.
Вслед за тем он засучил по локоть прорванные рукава рубахи, запустил жилистые, обнаженные руки в самую середину костра, который яростно трещал, метая золотые искры в темно-синее небо, и, набрав полные пригоршни пылающего угля, подал их Андрею, промолвив:
– Держи полу!
«Что ж, – подумал Андрей, – коли Христов человек своими руками, творившими
Он подставил полу под руки старика; старик высыпал в нее пылающий уголь и снова повернулся к костру.
– Спасибо вам, братцы, за добро ваше, – сказал Андрей, кланяясь.
– С Богом, – отвечал старик.
– С Богом, – повторили в один голос остальные чумаки.
Андрей поклонился еще раз и бегом, без оглядки пустился домой.
Войдя в избу, Андрей высыпал уголь подле заслонки и, убедившись хорошенько, что пола его была цела, вздул лучину. Минуту спустя кончик желтой восковой свечи затеплился в красном углу перед иконой и, смешавшись со светом лучинки, озарил избушку ярким блеском. Все вокруг как бы улыбнулось и повеселело. Даже у самого Андрея отлегло от сердца. Верный святому обряду, он разбудил Ласточку, усадил ее на лавку против обломков кулича и пасхи, перекрестил ребенка, сам перекрестился, и оба принялись разговляться. Трапеза приближалась уже к концу, когда кто-то неожиданно постучался в дверь.
– Кто там? – спросил Андрей.
– Я, я, касатик! – отвечал разбитый голос. Дверь скрипнула, и в избу вошла сгорбленная, сморщенная старушонка.
– Это ты, тетушка Анна! Добро пожаловать! Ну, тетушка, Христос воскрес! – весело произнес Андрей, подходя к соседке и принимаясь обнимать ее.
– Воистину воскрес, касатик, воистину. Ох, родной ты мой! А я чаяла, ты серчать на меня станешь…
– С чего ж серчать: всяк властен в добре своем, тетушка Анна; ты пожалела ссудить огоньком – ссудили другие… Видит Бог, я на тебя не серчаю. Скажи, зачем пришла?
– Касатик! – начала старушка, скрестив руки на груди и наклонив набок голову. – Касатик, – продолжала она заискивающим голосом, – одолжи кочергу, родной: ребятенки затащили нашу невесть куда; бились, бились – не найдем; хлебы поспели, а вынуть нечем…
– Только-то! Э, есть о чем разговаривать!.. Бери.
– Ох, касатик ты мой! Да где ж она у тебя?
– А вон там, у печки.
Старушка подошла к печке и начала шарить. Вдруг она всплеснула руками, нагнулась к заслонке, вскрикнула, опять всплеснула руками и заметалась, как угорелая.
– Батюшки! Касатики вы мои!.. Ох, Андрей! Подь сюда; погляди-ка, что это у тебя!.. Ох, родные вы мои! Ах! Ахти, Господи!..
– Что ты, тетушка? Что с тобой? – произнес Андрей, подбегая к соседке.
– Погляди-ка, – продолжала она, указывая на то место, куда Андрей высыпал уголь.
– Ну что ж? Уголь! Что ты?
– Какой уголь!.. Ах ты, простой сын!.. Погляди-ка,
Андрей подошел ближе и остановился как вкопанный. На месте золы и угля сверкали две добрые пригоршни золота!
– Я, тетушка, не знаю, – пробормотал пахарь, крестясь и отступая, – видит Бог, не знаю…
– Как не знаешь? Да отколь же у тебя? Слышь ты… ох! – воскликнула старушка, снова всплеснув руками.
– Видит Бог, не знаю, тетушка Анна! Пошел я за огнем… чумаки стоят у нас в поле… они мне насыпали… две пригоршни насыпали…
– Чумаки! Батюшки! Две пригоршни! Ахти, Господи! Касатики вы мои! – воскликнула старушка и, не договорив остального, бросила кочергу и кинулась со всех ног из избы.
Все мысли заходили кругом в голове Андрея. Несколько минут стоял он, как прикованный к полу; наконец подошел к печке, перекрестился и притронулся к блистающей горке, которая зазвенела под руками его: точно, перед ним лежали целых две пригоршни золотых червонцев, один другого краше и лучше. Холодный пот выступил на бледном лице пахаря; крики и шум, раздававшиеся на улице, заставили его, однако ж, скоро опомниться. Полный неопределенного страха, он плотно запер за собою дверь и выбежал за ворота.
На улице происходила какая-то суматоха и сутолока; все бегали из конца в конец, как шальные; все кричали и суетились. Посреди всеобщего гама раздавались пронзительные восклицания Анны:
– Батюшки, светики мои! Чумаки в поле у нас! Ох!.. Чумаки деньгами обделяют… Андрею… сама видела… две пригоршни насыпали!
Так и слышно было:
– Где? Какие чумаки? Ой ли? Пойдем туда! Скорей! Тащи решето! Тащи ведро!.. Бери горнушку… скорей, вот они! Туда!.. Туда!..
Андрей провел ладонью по голове, потом протер глаза и взглянул за околицу. Посреди темной равнины все еще пылал костер.
– Что такое, Андрей? Что они? – произнес тихий голос за спиною пахаря.
Андрей обернулся. Перед ним стояла Дарья.
– Куда это бежит народ? – продолжала сиротка. – Что с ними? Слышь, слышь, твое имя поминают… вон… Ну, все ударили за околицу!
– Чумаки! – мог только проговорить Андрей, указывая дрожащею рукою на костер, пылавший в отдалении. – Я пошел к ним за огнем… Они насыпали мне две пригоршни угля, пришел домой, смотрю: деньги!..
– Что ты, какие деньги?
– Деньги… все на подбор золотые… Ступай, погляди сама, коли не веришь…
Сиротка оглянулась на стороны и, сопровождаемая Андреем, вошла в избу.
– И взаправду! Вот диковинка, сколько их! – воскликнула девушка. – А где же Ласточка?.. Ласточка, Ласточка, подь сюда скорей, – продолжала она, подняв на руки ребенка и подходя с ним к печке. – Погляди-ка, погляди, что у тятьки!.. Батюшки, и не пересчитаешь! Плакался ты, Андрей, на свою бедность – вот Бог и послал тебе… Теперь ты богат! Богаче тебя у нас в Выселках не будет! – прибавила она, устремляя блиставшие от радости глаза на лицо пахаря.