Спасите наши души
Шрифт:
– Электрики Родине не нужны.
– Так ты решил повеситься из-за того, что много убил людей или... потому, что долг не можешь отдать?
– Долг не могу отдать.
Ольга замолчала, не зная, как дальше продолжать диалог.
– Не молчи, скажи ещё что-нибудь, - раздалось в трубке.
– Что ты хочешь услышать? Слова утешения? Знаешь, Руслан, мне кажется, что тебе действительно лучше покинуть этот мир. Ты выбрал правильное решение, - выдавила из себя Оля.
– Ты считаешь?
Внезапно она вся затрепетала. И не оттого, что замерзла, а потому что осмыслила вырвавшееся из своих уст. "Какой ужас! И это произнесла я - медсестра..." - подумала девушка, а вслух проговорила:
– Зачем было звонить в больницу в такую ночь и сообщать о своём чудовищном
– заговорила она повышенным тоном.
– Радуются, что начинается новое и, может быть, светлое. Радуются, что кто-то остался жив, кто-то появился на свет, а кто-то впервые сказал: "Я люблю тебя". А ты... Можешь делать с собой, что угодно! А я всё равно счастлива, и ты не испортишь мне праздник. Потому что я люблю своего Лёшу. Ты слышишь?
– закричала Оля.
– Он мне дорог, потому что он человек! И этому человеку я пишу сейчас поздравительную открытку.
В телефонной трубке раздались гудки. Ольга долго смотрела на фонарь, тускло светивший в вестибюле, и внезапно зарыдала. Слёзы капали одна за другой на лощённый лист, где были написаны такие ласковые и тёплые слова. Ей было сейчас очень скверно.
... А на улице продолжал тихо подать снег. Он кружился и несмело опускался на ступеньки парадного подъезда областной больницы, на фонари и крыши, на прохожих и вечно спешащие автомобили.
1995 год.
Письмо
Однажды я получила письмо от отца, который бросил меня двадцать лет назад. Длинное такое письмо, тёплое, но чужое, как - будто его написал совсем посторонний человек или давно забытый знакомый. Сначала я хотела разорвать его и развеять по ветру, мол, опомнился, когда у меня уже своя семья, но почему-то не уничтожила письмо. Дрожащей рукой вскрыла конверт и начала читать.
Господи, как было больно пропускать через себя эти странные строчки, будоражащие старые раны. Они словно сверлили мою душу со всех сторон. Хотелось бросить лист, убрать далеко-далеко. Но я глотала предложение за предложением. Я не плакала, плакало что-то внутри меня.
Не дочитав письмо, я сунула его в карман плаща и вышла прогуляться. Пришла на набережную - моё любимое место в городе - села на скамейку и задумалась...
Мне многое рассказывали о моём отце. Не всегда это было приятно слышать, порой даже стыдно. Александр Пурлёнис женился поздно, в тридцать пять лет. До этого частенько выпивал, иногда дебоширил, дрался. В студенческие годы участвовал даже в антиправительственных демонстрациях. Он был каким-то неприкаянным, пока не встретил мою мать. Ей тогда было двадцать пять. К тому времени за отцом закрепилась репутация сомнительного и ненадёжного человека. Порядочные люди сторонились его. Маме же нравились неординарные личности, дерзкие балагуры. А отец как раз таким и был. Встречались они недолго. Поженились. Отец очень любил мать, носил её буквально на руках, заботился как о маленькой. Он очень изменился после женитьбы. Совсем бросил пить и стал домоседом. Эту заслугу приписывали его супруге. Возможно, действительно благодаря ей произошла такая поразительная перемена в моём отце. Он даже стал передовиком на заводе. Там, кстати, они и познакомились с моей матерью, когда она готовила репортаж о предприятии.
А потом родилась я.
Рассказывали, что Александр Пурлёнис был от счастья на седьмом небе. И кажется, счастлив больше, чем моя мать. Возился всегда со мной, купал, гулял, развлекал. Коллеги говорили ему, шутя, что он помешался на мне. Все разговоры, с чего бы они ни начинались, заканчивались его фразой: "А мой Людок..." - и так далее. По выходным, когда мама была занята стиркой и уборкой, отец отправлялся с коляской на набережную. Здесь его и видели чаще всего.
Я росла любознательной, подвижной. Мне всегда было интересно то, чем занимался отец. Мы вместе ремонтировали велосипед, вместе ездили на рыбалку и за янтарём, вместе собирали яблоки и поливали помидоры в огороде.
А мама была журналисткой. Её частенько не бывало дома. Отец с этим, кажется, мирился. Однажды она уехала на Памир, и больше я никогда её не видела. Говорят, пропала без вести.
Отец несколько лет ждал её. Сильно тосковал. В те годы мы жили очень дружно. Теперь я вспоминаю это как сказку. Мы всегда и везде были вместе. Он многое мне рассказывал и объяснял. Когда было трудно в семье с деньгами, мы собирали пустые бутылки в парках, на берегу моря. Тайком, конечно, чтобы никто не застал нас за таким занятием. Нередко бывало, что мы на последние деньги ходили в кино, хотя до получки оставалось ещё около недели. Но мы никогда не голодали, отец всегда находил какой-нибудь дополнительный заработок. И тоже тайком, потому что за это лепили выговоры и лишали премий. Он не баловал меня покупками всяких красочных, но ненужных мелочей. Он никогда не наказывал меня. Отец разговаривал со мной, как со взрослой, и мне это нравилось. Он говорил мне: "Людочка, ты должна мне помочь. Я один не справлюсь". И мы с ним чуть ли не горы сворачивали. Отец рассказывал мне всякие истории, некоторые из них я до сих пор помню. В отпуск мы тоже ездили вдвоём. Пешком прошли Арбат, были в Зимнем дворце, бегали по сочинским морским камушкам и ловили медуз в Геленджикской бухте; поднимались, считая ступеньки, на ледовый стадион Медео в Алма-Ате; плавали на катере по Телецкому озеру на Алтае.
А потом что-то произошло. Я до сих пор не знаю, что именно и почему. И тётя Кристи с дядей Валдысом не знают или хранят какую-то тайну. Но однажды отец исчез, отвезя меня на каникулы к своей сестре. Исчез, не сказав ни слова и не попрощавшись. Дома о нём почти сразу перестали говорить, как будто его никогда здесь не было.
Я ждала отца долго. Просыпалась среди ночи, заслышав малейший шум в прихожей. Мне казалось, что сейчас распахнётся дверь в моей комнате, и он шепнёт: "Привет, Людок! Ты готова к путешествию?" Но это был всего лишь спаниель Арчи, перебиравший в прихожей наши башмаки. Если бы не Арчи, я, наверное, сошла бы с ума, ожидая возвращения отца...
Я возненавидела его за предательство. А именно это подсказывало мне моё детское сердце. И никто не пытался меня в этом разубедить...
Присев на скамейку, я достала письмо и стала читать его дальше. Было пасмурно. Над головой кружились чайки, прохаживались по берегу, кричали, плескались у воды и вновь взмывали в небо. Пирс выглядел пустынным.
"...до сих пор помню, как мы с тобой ловили лягушек в огороде, - писал отец.
– Как ты смеялась, пытаясь подражать их прыжкам. Ты уже многое тогда понимала. Я думал, что ты меня понимала как взрослая. Но ошибся. Горько ошибся, оставив тебя у тёти Кристи..."
Ошибся? Неужели он не мог предугадать, что мне будет плохо без него? Как он посмел оставить меня одну и со спокойной совестью уехать устраивать жизнь? Тётя Кристи не обижала меня, но и не любила. А после всепоглощающего отцовского обожания, это воспринималось очень болезненно. Сколько слёз я тогда дарила ночами подушке, никто об этом не знал.
Мне всюду мерещился отец. Я искала его, будучи уже студенткой, постоянно расспрашивала о нём тётю Кристи и дядю Валдыса. В каждом мужчине средних лет я видела отца. У меня появилась навязчивая идея отыскать его. И от неё я долго не могла избавиться. Но мой родитель ничего об этом не знал. Может быть, думала я, не хотел знать. Он убежал от трудности моего воспитания. Убежал, бросил, как надоевшую игрушку. Больно было ощущать себя никому не нужной.
А теперь он соизволил объявиться! Зачем? Чтобы всколыхнуть детские переживания? Чтобы сделать мне снова больно? Или в нём заговорила совесть?
"...У нас здесь уже цветёт груша. Скоро поспеет черешня..."
Господи! О чём он пишет?
"...Прости меня, Людочка, прости, доченька. Я виноват перед тобой. Так муторно на душе. Тоскую я по тебе. Но боюсь, что ты не простишь меня. Я уже совсем стал стар. Сильно болею. Чувствую, недолго мне уже осталось землю топтать, и хотелось бы тебя увидеть. Хоть один раз на тебя поглядеть, тогда и умирать можно. Приезжайте. Дом у меня большой. Места всем хватит. Прости своего отца, если можешь. Я буду ждать. Я и завещание на тебя оформил. После моей смерти всё останется тебе. На этом заканчиваю писать. Целую тебя, Людок, и твою Юлечку. Привет Андрею. До свидания. Твой папа".