Спасти империю!
Шрифт:
Через час привезли этот чудо-дефектоскоп, и он обнаружил трещину именно там, где я и показывала. На заводе после этого – аврал, аппарат удалось спасти, а меня через некоторое время в партком вызывают. Захожу в указанный кабинет, а там какой-то незнакомый молодой человек сидит. Это и был Ракитин. Одним словом, подбил он меня к себе уйти. И деньгами, конечно, и обещанием интересной работы. А я после того случая с трещиной сама к себе стала больше прислушиваться и многие интересные вещи замечать. У Ракитина первое время я занималась разгадыванием фотографий.
– Что значит «разгадыванием»?
– Дают мне фото человека, а я по фотографии говорю
– Это и стало тем конкретным заданием, о котором вы упоминали? – перебил ее Голиков.
– Ну да. А то с экстрасенсами этими одна морока. Один органы больные видит, другой на поиски драгоценностей заточен, а третий вообще только с мертвяками и может общаться. А у Ракитина задание было очень конкретное – научиться отслеживать натовские подводные лодки, ну и авианосные группы. Но авианосцы можно хоть со спутников засечь, хотя и там бывают мертвые зоны… А как ты подводную лодку увидишь? Вот и удумала какая-то умная голова на это дело экстрасенсов наладить. С экстрасенсами же своя морока получилась. Всех их, получается, надо было на поиск подводных лодок переучивать. А попробуй переучи взрослого, сложившегося человека. Вот Ракитин и решил сначала дар каждого из них совершенствовать и развивать. В результате тот цирк, о котором я говорила, и получился.
– А вы сами не пробовали подводные лодки искать?
– А зачем? Мне этому тоже пришлось бы учиться. Положим, я этому скорей выучилась бы, чем целитель какой-нибудь. Но я одна, а лодок много. А любой экстрасенс, милок, качественно, то есть напрягаясь, может работать от силы полчаса в день. Все остальное – лапша на уши доверчивой публике. Так зачем мне было в это дело, незнакомое и малопонятное на тот момент, ввязываться? Один человек там ничего не решал. А дар я чувствую, как никто другой. И людей по силе этого дара могу отличить одного от другого. Наверное, на сварочных швах своих натренировалась. А плохие дефектоскопы мне в том помогли. Вот я и предложила Ракитину на поиск подводных лодок простых солдатиков приспособить.
– И что Ракитин? Согласился с вами?
– Так он и поступил, как я предложила. Только не солдатиков, а курсантов военных училищ стал он мне подгонять. Человек по двадцать – тридцать. Я же из них стала талантливых ребят отбирать. А они уж там с фотографиями кораблей американских работали. Я в эти дела и не лезла. Не мое это.
«Теперь понятно, почему так мало людей прошло через списки отдела. Ведь курсанты шли по графе «временно прикомандированных», – сообразил Голиков. – На них и денежное довольствие по ракитинскому отделу не начислялось».
– А тут и советская власть рухнула. КГБ распустили, а нас в СВР определили. С зарплатой совсем кисло стало, но и с заданиями, по-моему, Ракитина особо не напрягали. А тогда все торговать бросились. Попробовала и я. Смотрю, получается. И стало мне до того не с руки на службу эту ездить… Час – туда, час – обратно, да там хотя
– Нет, нет, что вы, Нина Федоровна, – со всем возможным пылом заверил ее Голиков.
– А то, ежели под запись, я от своих слов отрекусь.
– Нет, конечно же не записываю, – вновь успокоил свою собеседницу Виталий.
– Предложила я отдавать свою зарплату, лишь бы на работу не ездить и не тратить на это время. Ракитин подумал немного и согласился. А куда ему было деваться? Отказал бы – я бы уволилась. А так и ему хорошо, и мне. Ему – какие-никакие деньги дополнительные, а мне – свободное время и трудкнижка, надежно пристроенная. Так что приезжала я в контору лишь дважды в месяц – в ведомости расписаться.
«Ай да Ракитин! – мысленно воскликнул Виталий Голиков, слушая этот рассказ. – А строил из себя чистоплюя! Тоже мне… Борец с коррупцией!»
– Как он этими небольшими деньгами распоряжался – не знаю. Не мое это дело. Но так продолжалось до самого начала нулевых годов.
«Прости меня, полковник, за этот оговор, – обратилась Нина Федоровна в этот момент к покойному сослуживцу. – Сам понимаешь, для дела я…»
– А к двухтысячному году торговлишка моя скисла и свернулась. И народишко после дефолта обеднел, и милиция вконец распоясалась. Только встанешь у метро, уже бегут… И не то чтобы прогнать просто, но и задержать, поганцы, норовят.
Одним словом, вернулась я в контору. А там как раз и зарплату начали добавлять, и на всякое-разное бюджет выделять. И работа вновь появилась. Вспомнило начальство и про подводные лодки. Жизнь в отделе не то чтобы закипела, как было в советские годы, но более-менее начала шевелиться. Опять Ракитин начал курсантиков привлекать, а я из них годных отбирала. Но недолго так продолжалось. В две тысячи третьем отдел наш прикрыли. Я как раз, помню, только пенсию успела оформить, а тут и отдел расформировали. Очень удачно у меня получилось. А то бы пришлось еще куда-то устраиваться, чтобы до нужного возраста дотянуть, да там еще бумажки собирать…
– Нина Федоровна, скажите, пожалуйста, а зачем в отделе был нужен врач?
– Врач? Не было там никакого врача.
– Ну как же, Нина Федоровна… А Соловейчик?
– Ах, Илья Аронович… Так он не врачом в отделе работал, а как все, экстрасенсом. Тоже подводные лодки отслеживал. А вот образование у него было медицинское, это точно. Какой народный целитель из него получился бы! Он же всю эту медицину, ну, где там органы всякие находятся, назубок знал. А сила у него была просто потрясающая! Он опухоль мозга у одного мальчонки-курсанта за три сеанса убрал! Бывало, заболит что – бежишь сразу к нему: «Помоги, Ароныч!» И он помогал, никогда своим не отказывал. Я ему сколько раз говорила: «Ароныч, ты же прирожденный целитель! Далась тебе эта контора! Давай уйдем на вольные хлеба, фирму свою организуем. Я буду тебе пациентов находить, а ты их будешь лечить нетрадиционными методами. Опять же диплом твой медицинский. Это большой плюс. Доверия от людей больше. Миллионерами станем, Ароныч!» А он только отмахивался и отшучивался. Не люблю, мол, людей принимать. У меня от них голова кругом идет. И лечить их не люблю. Хоть по-традиционному, хоть по-нетрадиционному. Я, говорил, вообще людей не люблю. Я этот… Филантроп?.. Нет, не филантроп. Филателист?..