Спасти империю!
Шрифт:
Однако земскому послу пришлось сделать несколько попыток, прежде чем своенравная царица согласилась принять его. Правда, через несколько дней Валентин удостоился приглашения к обеду. Что она хотела этим сказать, он так и не понял. Возможно, таким образом намеревалась обозначить свою благосклонность к земскому послу. Но Валентину в принципе были до лампочки все эти дворцовые тонкости. К обеду так к обеду. Он бы и где-нибудь на ходу согласился поговорить, был бы толк.
Царица его приняла в комнате, в которой ему уже довелось побывать. Сейчас в ней стояли друг напротив друга два небольших столика. Расстояние между ними было метров пять, никак не меньше. «Самая подходящая обстановка для деликатного разговора, – досадуя на царицу, подумал Валентин. – А может, она специально так все обставила, чтобы я ей нескромных вопросов не задавал и щекотливых тем не затрагивал?»
В комнате появилась
– Здравствуйте, ваше величество. Как ваше драгоценное здоровье?
– Здравствуй, Михайла. Твоими молитвами.
Она уселась за один из столиков и царственным жестом указала Валентину на второй. Едва он занял назначенное ему место, как две девицы встали за его стулом, приготовившись прислуживать ему, а в комнату внесли блюда с едой. Одна из девиц поставила перед Валентином кубок, а вторая наполнила его красным пенящимся напитком.
– Ваше здоровье, ваше величество! – громко провозгласил Валентин, высоко подняв кубок.
Царица милостиво улыбнулась и тоже приподняла свой сосуд.
Напиток в кубке у Валентина был легок, ароматен и в меру сладок, напоминая обжигающими язык пузырьками шампанское.
– Это малиновый мед, – пояснила Мария. – Особый. У меня его делают по специальному рецепту моей матушки. Как он тебе, Михайла?
– Великолепен! – ни капельки не лукавя, ответил Валентин. Чтобы говорить с собеседником, сидящим от него на таком расстоянии, Валентину пришлось поднапрячь голосовые связки. – В жизни своей не пил ничего вкуснее! Будь моя воля, ваше величество, до конца жизни пил бы один лишь ваш малиновый мед! – Здесь ему, конечно, пришлось приврать, но не так чтобы уж очень сильно.
– Если заслужишь, Михайла, если заслужишь… – Царица, лукаво улыбнувшись, погрозила ему пальчиком.
«И чего кривляется, дура…» – с раздражением подумал Валентин. Поскольку царица, в отличие от него, и не думала орать, ему приходилось напрягать не только голосовые связки, но и слух.
– Буду стараться, ваше величество! – рявкнул он.
– Отведай, Михайла, куропаточку. Хороши сегодня куропаточки.
«Нахваливает так, будто сама готовила, а не с дворцовой кухни их получила. А то я не пробовал Молявиных куропаток…» На обед сегодня у царицы были куропатки в клюквенном соусе. Для того чтобы основательно ознакомиться со стряпней царского повара, у Валентина было уже достаточно времени. Куропатки в клюквенном соусе были неплохи, но Валентин, поневоле став за прошедшие месяцы гурманом, предпочитал тех же куропаток Молявиного приготовления, но с соусом из взбитого кислого молока, хрена и чеснока. В принципе и к клюквенному соусу Валентин относился достаточно терпимо, но сегодня при одном взгляде на плошку, в которой был подан соус, он почувствовал такую оскомину во рту и изжогу в желудке, что решительно отодвинул его от себя, предпочтя есть вообще без него.
Валентин оторвал от жареной птички ногу и с удовольствием воздал должное мастерству Ерохиного приятеля Молявы.
– Великолепно, ваше величество! В жизни не едал ничего вкуснее!
Царица скромно улыбнулась, как если бы эта похвала относилась непосредственно к ней. «Хорош орать. Надо быстрей заканчивать с обедом, – решил Валентин, – брать за шкирку эту кривляку и тащить куда-нибудь в укромный уголок, чтобы спокойно поговорить без свидетелей». Решив больше не отвлекаться, он приналег на еду. Царица тоже отломила крылышко и осторожно, словно нехотя, принялась есть. Валентин уже уничтожил одну куропатку и, разохотившись, принялся за вторую, когда царица покончила с одним крылышком и, запив его глотком из своего кубка, оторвала второе. Налив себе в тарелку клюквенного соуса из плошки, она обмакнула крылышко в соус и так же нехотя надкусила. «Интересно, – глядя краем глаза на Марию, успел подумать Валентин, – это она для меня кривляется или…»
Царица вдруг выронила крылышко из рук и схватилась за горло. Широко раскрыв рот и выпучив глаза, она громко захрипела и рухнула лицом в тарелку.
– В-ваше величество!.. – От неожиданности и необычайности происходящего он даже начал заикаться.
Девки, стоявшие у нее за стулом, с истошными воплями:
– Матушка-царица, что с вами?! Уж не подавились ли косточкой?! – принялись одновременно поднимать ее и колотить по спине кулаками.
Но лицо ее оставалось неподвижным – те же неестественно выпученные глаза и разинутый в судорожном хрипе рот. Только теперь оно еще было перепачкано кроваво-красным соусом. Вновь увидев это искаженное предсмертной судорогой лицо, девицы завизжали. Сначала те, что стояли за Валентином, а потом и остальные.
– Стучи сильнее! – заорал Валентин. – Видишь, ей дышать тяжело!
– Мы
И все это на фоне жуткого воя и визга. Видя, что действия бестолковых девок никак не приводят к восстановлению нормального дыхания у подавившейся куропаткой царицы, Валентин поднялся, намереваясь броситься на выручку пострадавшей, но в этот момент в комнату вбежали три охранницы. Две из них бросились к царице, а третья встала напротив Валентина, одним своим видом пресекая возможные попытки приблизиться к Марии. При виде охранниц девки перестали визжать, и в наступившей тишине Валентин отчетливо расслышал:
– Царица мертва. Всем оставаться на своих местах! Зарина, бегом к боярину Юрьеву!
Через несколько минут в не очень большую комнату набилось народу столько, что яблоку некуда было упасть: кроме нескольких царицыных амазонок, стерегущих теперь всех участников злополучного обеда, прибыли еще и боярин Яковлев-Захарьин с парой своих людей и сам Никита Романович с Басмановым-старшим.
– Ай-яй-яй, как же так?.. До смерти куропаткой подавиться… Вот горе-то… – приговаривал Никита Романович, всплескивая в недоумении руками. Вид теперь он имел не грозного всесильного регента, а обычного человека, растерявшегося от неожиданной и нелепой смерти достаточно близкого родственника. Он ходил от столика, за которым сидела мертвая царица, до Валентина и обратно, разводя руками и вопрошая: – Как же так?..
– Она не подавилась! – громко, так что слышали все находившиеся в комнате, объявил боярин Яковлев. – Она отравлена!
Он еще что-то сказал своим клевретам, но уже негромко, почти шепотом, те же сразу стали руководить амазонками – кого и в каком порядке выводить из комнаты, где за обеденным столом сидела отравленная царица.
Валентина отвели в какую-то небольшую комнатенку и оставили там одного под надзором охранницы. «Все понятно, – подумал Валентин, оставшись в одиночестве. – Правильно действует боярин Яковлев. Всех участников обеда он развел по разным комнатам и будет по очереди собирать с них показания о происшедшем. А потом сопоставит полученные сведения. – Но стоило ему только одобрить действия шефа царской полиции, как он тут же отметил сделанную им ошибку. – Всех, да не всех! Сначала в комнату вошла девка, принесшая кувшины с медом. Поставила на стол царице, мне – и ушла. Больше я ее не видел. Следом за ней вошли еще две с подносами. Одна поставила поднос с едой перед царицей, вторая – передо мной. И тоже ушли. Но если кто и бросил яд, то именно они. Во всяком случае, у них было гораздо больше возможностей, чем у тех шестерых, что нам прислуживали. Да у этих шестерых даже шанса не было! Хотя… Всякое может быть. – Валентин принялся перебирать в памяти события злополучного обеда, пытаясь припомнить малейшие детали поведения прислужниц: не было ли в их действиях чего-то подозрительного? – Одна поднесла чашу с водой, царица омыла в ней руки, вторая подала полотенце… В это время третья ставит кубок, четвертая наливает из кувшина мед. В принципе и третья, и четвертая запросто могли сыпануть яду. Третья – в пустой кубок, четвертая – в кувшин с медом. А царицу ли хотели отравить? А может… Меня? Перепутали подносы с едой и кувшины с медом? Запросто! – То, что кувшины были похожи друг на друга как братья-близнецы, а на больших серебряных подносах стояла одинаковая посуда с одинаковыми порциями еды, Валентин запомнил отлично. – Но… Медом ли она отравилась? Или куропаткой? – И то и другое царица попробовала не один раз, прежде чем упасть замертво. – Надо вспомнить… Яковлев-то просто решит проблему – в чем находился яд. Накормит пса какого-нибудь… Да что там пса!.. Тех же самых девок царицыных заставит! Итак… Начали мы с меда. Я выпил целый кубок, мне тут же его наполнили вновь. И царица пригубила. Может, не пила? Сделала вид? Голову прозакладывать не стану, но, по-моему, пила. Минимум глоток сделала. Что было потом? Я съел ножку, а она все сидела и кривлялась. Я уже доедал первую куропатку, а она только взялась за крылышко. Я начал вторую, а она как раз догрызла крыло. Потом? Она выпила меда. Поставила кубок на стол… Оторвала второе крыло, откусила и… Выронила крыло, схватилась за горло. Все, смерть. Глоток, отломленное крылышко, укус – и конец. Яд в крылышке? Или в меде? Черт… Непонятно».
Опять же надо было учитывать и быстродействие яда. А для этого надо знать, какой это яд. Но в шестнадцатом веке криминалистических лабораторий еще не существует. Если яд мгновенного действия, то находился он в том самом втором крылышке. А если не мгновенного? Запросто мог быть и в меде. От этих мыслей голова у Валентина буквально вспухла и раскалилась, как печка. Может быть, ему и удалось бы прийти к какому-то решению, но тут дверь распахнулась, и в комнату к Валентину зашел сам глава разбойного приказа.