Спасти империю!
Шрифт:
Весне нравилось помечтать об их будущем. Пристроив свою прелестную головку на могучем плече Ерохи, она начинала строить планы, сопровождая это занятие томными вздохами в особо торжественные моменты. К примеру, как представит себя в подвенечном платье, так обязательно и вздохнет.
Так было и в этот раз. Когда уставший Ероха откинулся на спину – передохнуть, – Весна прижалась к нему, положив голову на плечо, и защебетала:
– Я, Ерошенька, с хозяйкой говорила. Обещалась она меня отпустить, когда сидение слободское закончится. И даже пообещала три рубля выходных дать. Ну, как приданое…
– Глупая… Зачем тебе это нужно? – проворчал Ероха. – Не проси у нее ничего. Я тебе десять дам,
– Не надо. Это же я так… Раз приданое дает, значит, ценит. А ты?
– Что я?
– Ты ценишь меня?
– Я люблю тебя.
– И замуж возьмешь сразу же, как хозяйка отпустит?
– Ну…
– Нет, ты не нукай, Ерошенька, ты скажи.
– Возьму, возьму тебя замуж. Будешь ты, Весна, столичной ярославской купчихой. И дом у тебя будет… Ну, поболе здешнего казначеевского.
Млея от счастья, Весна томно вздохнула.
– А детки, Ерошенька… Деточки у нас будут?
– Ну… Это как бог даст. И как сама захочешь. Ты, кстати, сейчас не забыла?.. – Ероха встрепенулся, стараясь приподняться, но Весна удержала его, приговаривая успокаивающе:
– Не забыла, не забыла…
Ероха вновь расслабился, и тут раздался такой звериный вой, что у Ерохи не только мурашки по коже побежали, но и все волосы до самого последнего, растущие на его могучем теле, разом встали дыбом.
– Это что такое? – хриплым шепотом спросил он у Весны.
– А… Это… – нимало не обеспокоившись, ответила ему Весна. – Это хозяйка.
– Это чего она так? Тогда, с Михайлой-то… Она тоже орала, но не так. Это кто же ее так-то?.. Неужто Фуников?
Весна в ответ тихонечко рассмеялась.
– Нет, что ты, с Фуниковым она даже и не ойкнет ни разу.
– Погоди, погоди, Весна. Так ведь и спальня ее не над нами. Верно?
– Верно, Ерошенька. Мы же сейчас не в моей комнате находимся. Над нами сейчас гостиная.
И вновь длинный, похожий на волчий, вой наполнил все пространство комнаты, в которой лежали Ероха с Весной.
– А слышится, будто она здесь, совсем рядом, – прошептал Ероха.
– Так она и есть рядом. Над нами, в гостиной. А оттуда сюда еще и лесенка винтовая ведет, вон за той дверкой. – Она махнула рукой, указывая. – Потому и слышно так хорошо.
– Чего же она воет-то так страшно? А, Весна?
– Это она когда через печную трубу протискивается, вот и воет. Труба-то тесная.
– Через трубу? Зачем?
– Как зачем? Сегодня же полнолуние, вот она на шабаш ведьминский и отправилась.
– Че-эго? На какой такой шабаш? И зачем ей лезть через трубу?
– Так она же ведьма настоящая. Не знал?
– Н-нет…
– А сегодня полнолуние как раз. Она завсегда в полнолуние на шабаш летает.
– Л-летает?
– Ну да. На метле. А метла у нее на крыше, к трубе привязана. Вот она через трубу и лезет. Не знаю, почему она лезет через эту печь. Наверное, поширше здесь.
– Через печь?
Ерохины волосы так и продолжали стоять дыбом. И тут вновь зазвучал вой. На этот раз он звучал потише и с каждым мгновением угасал все больше.
– Все! Улетела, – сказала Весна и взобралась на Ероху, оседлав его как жеребца. – Ну что же ты, Ерошенька? – разочарованно произнесла она.
– Ты погоди, Весна, что-то мне не по себе, – промолвил Ероха и ссадил с себя подружку.
Она тут же попробовала возобновить любовные игры, ластясь и лаская Ероху, но он упорно отводил в сторону ее руки и уворачивался от ее губ, бормоча как сомнамбула:
– Это ж надо… Через печку… Бок о бок с нечистой силой… Брр…
И тут Весна, как все страстные, увлекающиеся натуры, зацепившись за его
– Я уж не знаю, показывала она твоему Михайле или нет… Не сказывал он?.. Думаешь, она на кровати спит? Не-эт! Она в гробу спит. Гроб у нее под кроватью стоит. Я уж замучилась его каждый вечер из-под кровати вытягивать, а утром обратно заталкивать. Чижолый, зараза! Я уж ей говорю: «Вы, хозяйка, деточек не хотите иметь, вот и таскали бы сами свою домовину, а то у меня от нее все нутро обрывается и огнем горит». А она мне, значит, отвечает: «Таскай, дура, и молчи, а то я тебя в мышь превращу!» А то и того хуже: «Я, – говорит, – тебе то место, откуда детки на свет появляются, наглухо запечатаю, вот и печали тебе не будет». Представь, Ерошенька… Вот Иродиада рода человеческого! Еще и смеется, сволочь!.. Себе бы запечатала. Но гроб, должна тебе сказать, хороший. Красивый гроб-то… Черный весь, но не крашеный. Это дерево такое черное, ненашенское… А по бокам у него ручки медные поделаны. Внутри же – постелька мягкая, вся из белого шелка.
– Из шелка?.. – холодея от ужаса, машинально переспросил Ероха.
– Ну да. Из шелка. Я ей говорю: «Нехорошо это, хозяйка, нечистоплотно. Постелька-то ни разу не стиранная. Давайте я ее сдеру да бабам в стирку отдам. А она мне говорит… Куда ты, Ерошенька?
– Что-то прохладно мне стало, – ответил Ероха, вставая с постели. – Оденусь.
Он поднял с пола ворох своей одежды и, выудив из него подштанники, принялся натягивать их на себя. Весна же, отвлекшись ненадолго, вновь вернулась к своему рассказу:
– Она ведь и меня в ведьму превратить хотела, только я не далась. Зачем мне это? Я христианка добрая, в церковь каждое воскресенье хожу, опять же на праздники все, какие ни на есть. А она мне мазь дает и спрашивает: «Хочешь, Весна, быть вечно молодой?» Кто же не хочет… И я согласилась. Она и говорит: «Натрись этой мазью и останешься молодой навеки». Но я же не дура. Такие подарки за просто так не делают. Спрашиваю: «А от меня что надо будет?» «Ничего, – говорит, – будешь только в полнолуние со мной на шабаш на метле летать». Ну уж нет! И отказала ей. – Ероха еще стоял босой, но уже успел надеть и порты, и рубаху. – Я свою душу блюду, хоть и служу у ведьмы. И это не первый мой отказ ей. Как-то пристали они ко мне вместе с казначеем, чтобы я, значит, с ними духов вызывала. Вдвоем не получается – третий нужен. Вообще-то лучше с духами разговаривать впятером, но можно и втроем. Обычно с ними казначеев лакей, но в этот день казначей его услал по каким-то делам. Вот они ко мне и пристали. Что делать? Я-то человек подневольный, пришлось согласиться. Сели здесь, в гостиной. – Весна указала пальчиком на потолок. – У нее здесь столик небольшой круглый стоит. А на столике буквочки написаны, и блюдце по нему бегает, а мы, значит, руки на блюдце держим. Сидим, а хозяйка и говорит страшным таким голосом: «Черный ангел! Черный ангел! Приди ко мне! Видела сегодня во сне тебя. Не хочешь ли сказать мне чего?» Блюдце-то в ответ забегало и стало стрелочкой, что на нем нарисована, в буковки тыкаться, а я испугалась и спрашиваю: «Черный ангел – это кто же такой? Уж не сам ли сатана?» «Не мешай, дура», – шепчет в ответ хозяйка. Я же решилась и говорю им, что несогласная я с сатаной беседовать, и вообще уйду, мол, сейчас отсюда. Хозяйка заругалась, а казначей говорит: «Отпусти ее, Марфа. Видишь, ничего серьезного. Позже с ним поговорим». Так я и ушла оттуда. А ты что, Ерошенька?..