Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем
Шрифт:
Империя, в основании которой лежит только ложь и циничное надругательство над собственным народом, обречена! Вопрос здесь только во времени. А нация, которая не только забыла, но и не желает знать свою историю, пусть страшную и горькую, обречена на вымирание, в пьянстве и моральном разложении. Таким людям легче всего подсунуть миф или сусальную сказочку, и лгать, лгать, лгать беспрерывно! Благо телевидением можно массовую промывку мозгов сделать.
Фомин со Шмайсером словно понимали, что происходит
— Да, Сеня, а ведь если я тебя Мойзесу месяц назад сдал бы, то мне бы сам товарищ Троцкий орден боевого Красного Знамени вручил.
Немец громко пошутил, но именно эти слова вывели Ермакова из размышлений, и он внимательно посмотрел на Фомина. Тот усмехнулся, возле уголков губ собрались горькие складки.
— Чекист в Перми черной магией занимался, шахту в некрополь превратил, сотню душ умертвил. «Враги народа», понятное дело, старые и малые. Но даже их смерть вторично использовал — с их помощью вратаоткрыл.
— Понятно, — Ермаков жестко усмехнулся. — Они всегда к эзотерике тянулись, Шамбалу все искали. Рерих, Бокий и прочие.
— Этот открыл, а с той стороны мы! Тоже на мертвых, в болотине сгинувших. Вот так-то! А там мы Мойзеса за шкирку и взяли!
— А что ж не того?! Патрон пожалели?
— Я словоему дал! Матросов его в штольню загнали, а там я свою руду отворил. Их и того… Перенесло окаянных душегубцев. А взамен медведя пещерного перекинуло, лапой с Мойзеса мигом скальп снял. Вот я и подумал, что чекист кончился.
— Мишка еще тот был, — встрял Шмайсер. — Под потолок, метра три, да тонна весом.
— Нечего себе! Не заливаешь?
— Наоборот, он убавил изрядно. Я из ППС два рожка в упор извел, да он из ППШ столько же — с трудом завалили, думал, все!
— Двести с лишним патронов извели?! — Тут Ермакова чуточку проняло. Каким должен быть зверь в размерах, чтобы в упор, автоматным огнем, кое-как его свалить. Монстр, голливудские страшилки в стороне нервно курят.
— Ага. Мойзес выжил, паскудник этакий. Ну, ничего, мы ему тут подарок приготовили, надеемся, что у него ум за разум зайдет. Должен клюнуть. Понимаешь, он ведь от меня не отстанет, нужен я ему как ключ. Он теперь меня везде найти сможет, мы одной нитьюсвязаны. Как тебе объяснить…
— Не надо. Учение Вернадского о ноосфере. Земля-то живая, и к ее информационному полю подключиться можно. Колдовство на этом и держится.
— Слова-то какие?! Не знал, — Фомин пожал плечами. — Широко шагнуло у вас образование. Но и только. А вот души, небось, поганее стали?!
— Вы даже не представляете насколько. У нас даже гей-парады разрешать стали, те самые,
— Гей-парады? — Троица собеседников разом недоуменно вопросила.
— Это голубые, то есть педерасты, самые настоящие, а не только в переносном смысле. Собираются, губы красят, накладные сиськи, юбки. А с ними и сторонницы лесбийской любви. И идут по городу карнавалом, детишкам конфеты дарят и призывают присоединяться.
— Тьфу ты!
— Какая мерзость, прости меня, Господи!
— Ферфлюхте! Доннерветтер!!!
Ермаков с улыбкой посмотрел на искаженные брезгливостью лица и вытаращенные глаза. И решил добавить:
— А еще им разрешили за рубежом в однополые браки вступать, а кое-где даже венчают. У них там даже священниками женщины уже есть, скандал за скандалом — пасторы и ксендзы детишек соблазняют на утехи плотские. К педерастии приохочивают!
— Какая мерзость! — Михаил Александрович отчаянно перекрестился, пытаясь отгородиться от страшных слов.
— Охренеть! — У Шмайсера затрясся подбородок, он даже немецкий забыл, а Фомин молча шептал губами, но не молитву, а отборную ругань.
— Да что вы удивляетесь?! После коммунистического дурмана такое душевное растление живо пошло. Наркоманов везде полные дворы, кощеи, у которых смерть на кончике иглы. Да еще сексуальная революция грянула!
— Слова знакомые, но чувствую, что пострашнее гей-парадов будет?! — Михаил Александрович смотрел с такой болью, что Ермаков решил не живописать более происходящих в России изменений.
— Так точно! Содом и Гоморра воочию!
— Нет, Костя, то царство Антихристово там наступило! Бесовщина у вас творится. Они свое славословие отбросили про социализм, и царство его на земле, и свой настоящий лик показали. Тьфу ты, спаси и сохрани, Господи, от мерзости сей!
Все трое, включая Шмайсера, дружно перекрестились. Их примеру последовал и Ермаков, уже жалея, что окунулся в эту похабель по макушку, и душа никогда не очистится от скверны. Не будет она такой, как у этих людей. Но может, все пройдет, схлынет, как наваждение. Ведь сейчас еще ничего не предрешено, и маятник истории вдруг качнется в иную сторону…
— И как ты меня нашел здесь, товарищ Бокий, — Мойзес насмешливо посмотрел на заиндевелого на морозе чекиста. Не простого — своего непосредственного начальника, ведавшего Особым сектором секретно-политического управления. Взлетел на карьерной лестнице после пермских событий, вхож к самому «Яцеку» — Феликсу Дзержинскому — без доклада.
— Мусульмане как говорят — если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Вот я и здесь, товарищ Мойзес, по вашу душу. Что скажешь хорошего? Какие новости? У вас тут, как слышу, война идет?!