Спасти князя Игоря
Шрифт:
Как несчастный добирался к месту своей новой казни, описанию не поддается, но теперь не раздалось ни одного смешка – все напряженно ждали, что будет. Обрадовавшись тому, что меня оставили в покое, я следил за тем, как тащится Витька, и думать не думал, что как раз теперь капризная судьба захотела перевязать наши жизни крепким узлом.
На первый вопрос, внимательно ли он прочитал поэму, Логинов ответил в обычном своем духе: мол, о ней мало написано.
Митрофан Николаевич удивленно взглянул на него – уж не прикидывается ли? – и спросил,
Витька кивнул.
– Например?
– Приключения…
– А конкретнее?
– Ну… «Остров сокровищ».
– У всякой книги есть автор. Написал-то ее Стивенсон, не так ли?
Витька кивнул.
– А еще?
– «Робинзон Крузо».
– Автор?
Витька потер пальцами потный лоб.
– Ну, это… Миклуха – Маклай…
В классе обвалом грянул хохот. Черт возьми, этакое невозможно выдумать, но всё же кто-нибудь, услыхавший Витьку в первый раз, мог бы решить, что он превосходный шутник, если бы не его разнесчастный вид. Я хохотал до слез – сегодня Логинов превзошел самого себя.
Учитель несколько секунд онемело смотрел на Витьку, потом выскочил из-за стола, торпедой пронесся к окну и обратно, а после вдруг завернул в наш проход и замер против нашей с Пашкой парты… возле меня.
– А тебе, значит, очень весело… – он буравил меня сердитым взглядом, который всё более принимал оттенок насмешливый. – Ты, кажется, с литературой в хороших отношениях…
Я поднялся, неопределенно пожал плечами.
– И ты считаешь, что надо над этим смеяться? – он ткнул пальцем в понурившегося Витьку.
Я молчал.
– Ну вот что. Разговор о твоем сочинении пока отменяется. Больше того, с сего дня ты берешь над Логиновым шефство. Тебя на уроках я спрашивать не буду – отвечать будет он. За вас двоих. И оценки буду выставлять вам обоим. Одинаковые. Получит твой подо-печный двойку – она твоя будет тоже. И так до тех пор, пока вы не добьетесь первого хорошего результата.
Класс замер в восхищении – такого у нас отродясь не бывало. Я как-то так почувствовал, что всё это, как в классической борьбе, – запрещенный прием, и попытался возразить:
– Но…
– Никаких но. Я всё сказал. – Учитель направился к своему столу. – Нравится вам всем это или нет – дело ваше, но я решений своих не отменяю…
В воскресный день я шел вдоль домов, держа в кулаке бумажку с Витькиным адресом. То, что он приезжий – было для меня новостью, почему-то трудно мне было пред-ставить, как это Витька живет один, на чужой квартире.
Я долго искал этот участок поселка, расположенный так далеко от самой станции, что сюда почти не доносился шум поездов. Тишина сонной мухой дремала в серой пыли окраинной улочки, за которой на многие километры, до самого Дона, лежала вдоль и поперек пересеченная лесополосами степь.
От крайних домов слышалась музыка, и, когда я поравнялся с давно некрашеным, немного скособоченным
Мелодия почему-то тут же оборвалась, и через некоторое время дверь мне открыл сам Витька. Слегка стушевавшись, он провел меня в небольшую, светлую комнату. Железная кровать, тумбочка возле да небольшой стол с деревянной табуреткой. Пока Витька копошился, доставая что нужно для занятий, я смотрел в окошко на унылый кусок перекопанного огорода и серую стену соседского сарая, примыкавшую к забору. Без исчезнувшей мелодии вид из окна и вовсе был убогим. И я чуть было не спросил, куда девалась музыка.
– А что, хозяин-то дома?
– Не… Тут хозяина нету. Хозяйка одна живет, теперь к сестре пошла.
– Так ты один, что ли?
– Ну.
– А радио?
Витька вытаращился, удивленный.
– Чево?
– Радио-то кто выключил?
– Та не… радиа у бабки нету.
Теперь уж моя настала очередь пялиться на Витьку.
– Так я ж еще на улице… слышал музыку!
– А-а… – Витька облегченно вздохнул и махнул рукой. – Так то я играл…
– Ты? Ну да!
– Ну я… Кто ж еще?
Я ушам своим не верил.
– Да на чем же это?
Витька вытащил из-за тумбочки старенькую гармошку.
– Ну, вот…
– А ну-ка сыграй!
– Чо сыграть?
– А что со двора я слышал.
И те же звуки, только здесь же, рядом, усиленные, волшебным образом полились из-под его пальцев. Я был поражен: казалось Витькины руки не имеют никакого отношения к своему хозяину, склонившему голову и поглядывающему в окно, а живут сами по себе, своей независимой, вольной жизнью. Зачарованный, я глядел, как пальцы его свободно перебегают по пуговкам и кнопкам, и теперь уже не верил и своим глазам.
Когда он остановился, я попросил поиграть еще. И он, как заправский гармонист, стал наигрывать разные вещи, одну за другой:
здесь были известные танго и вальсы и еще какие-то незнакомые мне мелодии. А потом Витька, незаметно для себя, начал напевать, негромко, но так, что я и вовсе оторопел – никто из нас никогда не слышал, чтобы он умел петь. Особенно хорошо он спел «Темную ночь», «Землянку» и «Снова замерло всё до рассвета». Мы позабыли о времени, он пел и играл, играл и пел, как вдруг… Я аж вздрогнул – уж эту песню я сам знал наизусть: когда-то, тайком от воспитателей, пацаны распевали ее в пионерском лагере. И я принялся подпевать Витьке: