Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови»
Шрифт:
— Казаков из Каратуза и Бузуновской станицы выселяем с правобережья Енисея на левую сторону, ибо за малым их там не изничтожили вконец. На Бийской линии вообще вопрос ребром стоит — либо казаки, либо крестьяне. Мы сейчас верх взяли, не дали резне хода. Да и наши станичники на Лене и Илиме жалкое существование влачат — земли там у них практически нет, а у крестьян отобрать нельзя.
— Так их сюда, ваше высокопревосходительство, ты решил переселить в ближайшие полгода!
— А здесь где землю брать прикажешь? Ты с атаманского места судишь, а я с поста военного министра. Тебе своих только жалко, а мне всех. С кого армию комплектовать, если интересы казаков в ущерб селянам поставить? Потому-то пешие станичники на
— Надо же! Так ты, Константин Иванович, тогда это все удумал, еще в январе?! А я не сообразил…
— Так ты и яковлевскую удавку не заметил, чуть закон не приняли.
— Обмишулился, — признался Оглоблин и надолго задумался. Арчегов спокойно прихлебнул чая из стакана, с улыбкой смотря на атамана, которого явно мучила какая-то мысль.
— Выходит, Константин Иванович, что закон этот, особенно в той части поверстывания крестьян…
— Обман сплошной, — усмехнулся военный министр. — Морковку сладкую перед мордой осла вешают, так он тянется за ней и повозку тянет. Здесь то же самое, как ни цинично признаться. Давай откровенно — даже сами казаки, что полный пай имеют, едва половину земли используют. А другую половину пая тем же крестьянам в аренду сдают, чем сильное недовольство соседей вызывают. Вот эту самую землицу переселяемым казакам и отведут, а дополнительно леса отрежут. И не крути носом — у спасских казаков Иркутска ни одной десятины пашни нет, или тайгу рубят на дрова, или сено косят. И ничего, живут, не бедствуют. Прикажешь у крестьян пахотные земли отнять и им отвести?! Так сгинет землица, они ее пахать-то не будут. Или не прав я?! Что ж ты молчишь?
Оглоблин только закряхтел, покрутив головою — сказанное военным министром было чистой правдой. Городовые казаки, что из Иркутска или Нижнеудинска с Киренском, землю почти не пахали, предпочитая жить отхожими промыслами.
— То-то и оно. Ты, по своей казачьей сущности, стараешься все под себя подгрести, пусть не зная, как этим воспользоваться, и в ущерб другим. Так что тайгу, болотину и камни, то есть неудобную землю, казаки получат с лихвою. Это государству ничего не стоит, бумаги только переписать да фонд казенный на войсковой переделать. Кто на коне выходит, тем 30 десятин отведешь, другим вдвое меньше. Крестьяне твои, что в одночасье казаками стали, поворчат, конечно, но вскоре смирятся. Налоги с них уберут, надел хоть таким образом увеличат, пусть и формально, а снаряжение на службу пластуном в пять раз меньше, чем у конного. Вполне по карману. Так что не побегут новые станичники из войска, не волнуйся. А лет за двадцать вполне нормальными казаками станут.
— Через двадцать лет бабы казачат столько нарожают, что и 15 десятин удобной земли не будет на душу, как ее внутри станицы ни дели. Отвода, как мыслю, не дадут ведь.
— Да нету земли, с чего давать, атаман. Но хуже жить не будете, ибо к тому времени все казаки пешими служить будут.
— Ну, это ты зря! Шашка и конь себя завсегда покажут…
— А вот и не так, Прокопий Петрович. Сейчас да, спору нет. А почему, спрашивается? Да потому, что сплошного фронта никогда не становилось, маневренная война идет, причем и мы, и красные нехватку пулеметов и патронов испытывали просто жуткую. Ты что, в ту войну с германцами полк в лихие атаки постоянно водил, или тебя германцы своими пулеметами не приглаживали?
— На Кавказском фронте турок часто рубали. Крест свой за одну из таких атак получил, — с гордостью ответил Оглоблин и закряхтел, помрачнев лицом. — А вот с германцами конных дел, почитай, и не было. Или пятились, дырки закрывая, или за окопами в резерве
— И броней коня и всадника не прикроешь, ибо нет такой брони. И не будет. Зато бронеавтомобили пуль не боятся. Как ты думаешь, если мы в будущем казаков на таких железных коней посадим?
— Дело доброе, — после долгого молчания отозвался генерал Оглоблин и внимательно посмотрел на военного министра: — Вот только хватит ли таких «лошадок»? Да и учить механике придется, а где?
— Это все решаемо, Прокопий Петрович. Правительство организует. С моей давней подачи и его величество свои средства на это дело выделит, в казачьих станицах в следующем году создадим несколько опытных МТС.
— А это что за «зверь» такой чудный?
— Машинно-тракторные станции. В каждой будет по дюжине гусеничных тракторов для пахоты, комбайны и прочие сеялки с прицепами да грузовые автомобили. Вот ты как атаман и возьмешься за дело. В Северной Америке закупили технику, переговоры завершены. Так что уже к октябрю нужно для нее подготовить бараки добрые да жилье.
— В нашем войске эти МТС будут или где еще?
— Пока только на казачьих землях станции организуем, и только там, где пахотных земель много. От Урала до Приморья, по несколько МТС для каждого войска. Если опыт будет удачным, а он, я думаю, таковым и будет, то его распространим на старожильческие села.
— Добре, — осторожно промолвил Оглоблин.
— По приказу МТС возьмешь на собственный контроль и войсковой кошт. Ссуды беспроцентные. Учитывай — один трактор заменяет дюжину пароконных плугов, автомобиль груза перевозит в 5 раз больше, чем телега. Для работы нужны обученные казаки, а потому с техникой специалисты из Америки прибудут. Переводчики имеются — офицеров отправлю на языковую практику. Так что все вопросы в приказном порядке решать будешь, пока станичники не сообразят, что это им самим во благо.
— Война будет с красными?
— С чего ты взял?
— Раз трактора поля пахать будут, то куда упряжки с казаками денутся?! Для войны в самый раз, дабы шашек на фронт больше выставить. Так что не темни, намекни хоть…
— Военную тайну у меня решил выпытать, атаман? Ты лучше сам подумай, желают ли сейчас твои казаки кровь проливать? Готовы ли твои сотни к близкой войне? — На вопросы Арчегова атаман отвечать не стал, нахмурился, за папиросой потянулся. Молодой генерал только усмехнулся, тоже закурил и тихо заговорил:
— Воевать с красными мы не будем. В ближайшие полгода точно. А насчет более отдаленного будущего не обещаю. Все зависит от того, как на Западе дела пойдут…
Вагон дернулся, поезд стал замедлять ход. Арчегов посмотрел в окно — так и есть, Тыреть — большое крестьянское село, причисленное к войску. И их ждут — собралась огромная разодетая пестрая толпа, в которой зелеными пожухшими листиками в осеннем лесу виднелись защитные гимнастерки и фуражки с желтыми околышами.
— Что-то не вижу обмундированных казаков, Прокопий Петрович?
— Так это, — несколько смутился атаман, даже покраснел, — крестьяне ведь, когда у них настоящая казачья хватка еще появится. Переселять сюда илимских казаков нужно, они научат…
— Ты мне на мозоль не дави. А насчет поверстанных скажу одно: ежик птица гордая, пока хорошенько не пнешь, не полетит! Пойдемте, ваше превосходительство, вон караул вытянулся двумя шеренгами, и половина без лампас. Стыдобственно, господин войсковой атаман!
Арчегов быстро поднялся с дивана, отведя глаза от побагровевшего от стыда Оглоблина. Он это сделал специально, надеясь, что такая выволочка отвлечет внимание атамана от некоторых нестыковок в разговоре — ведь больше всего, как говорил Штирлиц, запоминаются последние фразы. И, с тщанием оправив китель, военный министр снял со стенки свою или чужую, это как посмотреть, Георгиевскую шашку.