Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови»
Шрифт:
Атаман махнул рукою, огорченный донельзя, и, по-мужицки плюнув на пол, презрев прежнее воспитание и гвардейскую вышколенность, открыл дверцу заветного шкафчика.
Татарская
Несмотря на раннее утро, жизнь на станции бурлила, словно горячий ключ на Камчатке. Столь ненавистная большевикам мелкобуржуазная жизнь предстала во всей красе звонкой разноголосицей станционных коробейников, торопящих сбыть свой товар.
— Купи гусятину копченую! А хошь утку аль курицу жареную?
—
— Ешь пироги подовые, жизня будет бедовая.
— Оладьи с пылу с жару! Со сметаной!
Торговцы сновали по станции в большом числе — не менее трех десятков с навешенными на груди лотками или большими корзинами в руках. Удивляться не приходилось, ведь пассажирам проходящих через станцию поездов кушать-пить всегда хотелось, долгая дорога всегда аппетит хороший пробуждает, а в вагонных ресторанах цены кусачие.
Так что продажа шла с неизбежным успехом. Добрая сотня пассажиров приценивалась или сразу же покупала предложенные им яства и шедевры местной кулинарии, но некоторые, а таких на перроне было немало, яростно торговались, стремясь сбить цену хоть на копейку.
— Расстегаи!
— Копченой рыбки отведайте! Еще горячая! И сочная, как сдобная баба в постели!
— Молоко, молоко сбитое! Могу парного налить! — грудастая торговка нахваливала свой товар, тряся массивными штофными бутылками с белой знакомой жидкостью, горлышки которых заткнули чистыми тряпицами.
— Взвар малиновый! Еще теплый! И сладкий!
— Кому варенье? Ягода-клубника, господская!
— Буженина! Смотри, пластинки какие, один к одному! Купи, вашбродь, не пожалеешь!
— Рябчики жареные! Пять копеек пара! Дешевле токмо в тайге!
— Да че ты прицениваешься, цена-то у меня смешная! Дешевле нигде не купишь! Только даром!
Константин Иванович усмехнулся — офени, прекрасно осведомленные о расписании движения пассажирских составов, действительно продавали задешево, стремясь поскорее сбыть остатки съестного. Им несказанно повезло, что вслед за ночным «алтайским» эшелоном, пассажиры которого уже заправились под завязку, неожиданно прибыл правительственный поезд из Иркутска. Привалило немаленькое счастье — кому из торговцев хочется поедать дома свой товар, на дворе ведь лето, не продашь — к вечеру завоняет.
За торговлю тухлятиной на станциях Транссиба спрашивали строго дежурные жандармы, вплоть до каталажки, а то и немаленького штрафа, благо все лоточники имели номера и оплачивали лицензию. Просто так торговать, со стороны, на железнодорожной магистрали не позволялось, была пара случаев, когда отрава в ход пошла. А с номером просто — с Омска или Барабинска телеграмму живо отобьют: такой-сякой продал сухарики с мышиным пометом, хватайте мерзавца побыстрее!
Жандармы на всех станциях присутствовали не только для порядка. Уж больно любила красная разведка своих наблюдателей на стратегическую дорогу пристраивать — хоть лоточников или путейца завербовать.
Перевозки войск и снаряжения по этой единственной магистрали шли, лишь за Омском она раздваивалась на северную до Тобольска и южную, через Петропавловск,
— Да не утка это, гусенок. Добрый, самолично коптил! Купи, вашбродь, за двадцать копеек отдам!
Торговец, бородатый мужик степенного вида, быстро развернул кулек, показав Константину Ивановичу зажаренную до золотистого цвета птицу. Глаза офени смотрели умоляюще, гусак лежал в лотке в гордом одиночестве. Желание простое и понятное — продать остаток и идти домой, прихватив на жестком топчане часок сна после плодотворной ночной торговли.
— В Барабинске хорошо повечеряли, любезный, — отозвался Арчегов и улыбнулся: — Что ж с утра за такого здоровенного гусака приниматься. Чая попить с печеньем, а дневать уже в Омске буду.
— Да как же на пустой желудок ехать, станичник? — Мужик по говору понял, что перед ним казак, хотя Арчегов накинул на себя кожаную куртку без погон. Да и двурядных генеральских лампас он старался в дороге не носить. К чему форсить, и так все, кому необходимо, его узнают.
— И что тут кушать, вашбродь?! Это ж не гусь откормленный, а гусенок маленький. Токмо на один зубок положить. Но скусный! Мяско нежное, жиру совсем нет. Как же на пустое брюхо дальше ехать, ведь полдня до Омска еще добираться.
— На один зубок, говоришь? Кхм…
Этот гусенок скорее походил на откормленного бройлерного петуха из генеральского пайка в застойные годы. Килограмма на четыре тянул, никак не меньше. Да и торговец ушлый — сразу задний ход дал, переоценив свою продукцию, но лишь бы ее впарить, хоть за бесценок.
— За пятиалтынный уступлю. Да не думай, в твоей станице гуси вряд ли лучше. А это гусенок, он махонький совсем еще. — Мужик по-своему понял задумчивость Арчегова и еще скинул цену до пятнадцати копеек. — Возьми, перекусишь на славу.
— Уговорил, языкатый!
Константин Иванович рассмеялся и оглянулся — у дверей его вагона застыл часовой, а на подножке стоял комендант еще с байкальского похода, старший унтер-офицер, а ныне старший сержант, что было на чин больше от прежнего, Огородников.
Генерал махнул рукой, подзывая его к себе. Старый заслуженный вояка спрыгнул на перрон и немедленно подошел. Блюдя конспирацию, отдавать положенное воинское приветствие не стал, как и обращаться с «вашим высокопревосходительством».
— Купи гусака, Трофим Платонович, позавтракаем! Дай двугривенный, а то у меня мелочи нет!
Монет у него в кармане действительно не было, не генеральское это дело самолично расплачиваться. За путевое довольствие отвечал комендант, получивший от него в Иркутске четвертную купюру. Вполне достаточно, учитывая, что столовались все в вагоне-ресторане.
Огородников взял копченую птицу в руки, тщательно обнюхал, кивнул с одобрением. Затем выудил из кармана серебряную монетку и сунул ее лотошнику — тот был обрадован еще больше, чуть ли не заурчал, как довольный котяра, стыривший на кухне вязанку сарделек.