Спасти Персефону
Шрифт:
Пленник был… странным.
Не таким Персефона представляла старшего брата Зевса-Громовержца, бывшего Владыку Подземного мира Аида, Аида Хтония, Аида Невыразимого. Она почему-то считала, что тот должен быть больше похож на младшего брата. Взять Посейдона — вот почти вылитый Зевс: надо только выпрямить нос, поменять цвет глаз и волос да добавить немного роста. А тут от Зевса только скулы, словно матушка-Рея родила его не от Крона, а… да непонятно от кого. Наверно, от варвара, если судить по внешнему виду.
Но ошибки быть не могло — на черных досках колесницы вытянулся Аид.
Когда-то
Нет, Персефоны тогда еще не было, она приняла это имя после замужества.
Итак, мойры предсказали, что только что родившаяся дочь Деметры, Кора, станет супругой Владыки Подземного мира. Учитывая, что до этого пророчества изрекали только оракулы и, изредка, Златокудрый Аполлон, это было удивительно само по себе.
Хотя Аид все равно отнесся к нему серьезно. Он, очевидно, так сильно не желал связывать себя узами брака с дочерью Деметры, что предпочел отказаться от власти и сбежать в мир смертных. Имя «Владыки Подземного мира» в пророчестве не называлось, а чтобы мойры не успели напророчить уточнение, Аид отрезал им головы серпом Крона.
Новым Владыкой Подземного мира стал Неистовый Арес.
Он выждал пятнадцать лет — все это время подземные безуспешно искали Аида в мире смертных — сделал юную Кору своей, напомнил всем о пророчестве и предъявил права на трон.
Противиться пророчеству мойр не посмел даже Зевс. Мнения Персефоны насчет замужества тоже никто не спрашивал.
Поэтому, когда девятьсот лет спустя жизнь подземной царицы начало портить очередное пророчество — последнее пророчество давно умерших мойр, дотянувшееся до нее сквозь века — ей срочно понадобился тот единственный человек, который всю жизнь плевал на пророчества и поворачивал их так, как хотел. А еще — серп Крона, который он забрал с собой.
Поиски Аида заняли целое столетие. Первые несколько лет Персефона расспрашивала богов — и, олимпийцев, и подземных — допрашивала тени смертных, засылала помощников на поверхность, и, наконец, ухватила некий след. Правда, потом он все равно потерялся, и царица сосредоточила свои усилия на том, чтобы рассадить по всему свету тысячи зачарованных асфоделей, которые мог увидеть только Аид, и которые в таком случае подали бы сигнал в Подземный мир. Толку от этого тоже не было, и ей пришлось прибегнуть к помощи колдовства. Но и чары, которые должны были приманить Аида к цветам, тоже сработали не сразу, а лет через десять.
Нельзя сказать, что все это время Персефона посвятила исключительно поискам бывшего подземного царя. Другими вопросами она тоже занималась — но все же сигнал от одного из асфоделей стал приятным сюрпризом.
И вот теперь царица летела обратно и пыталась решить, что же делать с неожиданным подарком судьбы.
Впрочем, сначала ей требовалось проверить, не вкралась ли в ее расчеты ошибка. Вдруг чары богини Ночи Нюкты сработали как-то не так, и Персефона схватила обычного варвара?
Сомнения должна была разрешить последняя проверка, и подземная царица надеялась, что успеет провести ее прежде, чем пленник проснется и нападет.
Колесница Персефоны пролетела над рекой и лесами и свернула в горы. Впереди показалось расщелина, и царица сосредоточилась на том, чтобы мчащаяся по небу колесница не разбилась об острые скалы.
Чуть снизив скорость, колесница влетела в распахнутый зев пещеры. Несколько минут бешеной скачки по узкому каменному коридору — и впереди раскинулось Подземное царство. Тогда Персефона ослабила вожжи… и вздрогнула от неожиданности: на борт колесницы легла рука пленника.
К счастью, вероятный Аид не стал хватать ее за вожжи, чтобы перехватить управление колесницей. Он просто стоял и спокойно снимал с запястий обрезки веревок.
— Теперь среди олимпийцев не принято рассылать приглашения — они сразу усыпляют и швыряют в колесницу, а потом гонят так, словно убегают от родственников похищенного? — с интересом спросил он по-гречески. — Да, Владычица?
Он говорил спокойно и доброжелательно, с чуть заметной иронией. Царица даже на секунду забыла, что они летят в колеснице где-то под мрачными сводами Подземного мира.
Скиф тем временем отвернулся и принялся рассматривать пролетающие под ними суровые пейзажи Подземного мира. Кажется, нападать он не собирался, и Персефона решила поддерживать диалог:
— Откуда ты знаешь, кто я? — сухо спросила она.
— Я слышал, что среди женщин ты одна сумела укротить этих коней, — по-прежнему спокойно, хотя и без малейшего почтения пояснил скиф.
— В следующий раз переоденусь в мужскую одежду, — нервно фыркнула Персефона.
— Ну, если говорить откровенно, в Элладе мужская одежда не сильно отличатся от женской, — заявил пленник.
— Как же «не сильно»? Ты хочешь сказать, кто-то может перепутать женский пеплос и мужской хитон? Разве что варвар! — презрительно сказала царица.
Она почему-то почувствовала себя неуютно: вроде уже настроилась на схватку, а тут этот варвар в расслабленной позе и разговор ни о чем.
Единственное, что обнадеживало, это то, что по описаниям Аид как раз и отличался нестандартным поведением. Говорят, от иных его дел и решений пробирало даже подземных: Гекату, Гипноса, Таната.
Правда, по тем же описаниям Аид был мрачным и молчаливым, а этот варвар вовсю рассуждал про одежду:
— И там, и там это большой кусок ткани, обмотанный вокруг тела, — со знанием дела заявил он. — Плюс еще один кусок ткани, наброшенный на плечи. Все остальное — частности. И эти тряпки ужасно неудобны. Попробуй, к примеру, залезть в этом на лошадь…
— Зачем мне залезать на лошадь, если есть колесница, — попробовала возразить Персефона (с одной стороны, она не сказать что разбиралась в нарядах, а, с другой, не совсем понимала, с какой стати позволяет кому-то, пусть даже Аиду, разговаривать в подобном тоне). — Эллин не эллин, если лезет на лошадь как варвар.
— Не аргумент, — хладнокровно сообщил упомянутый варвар, после чего небрежно облокотился о борт колесницы, как будто совсем не боялся упасть, и принялся рассказывать, что пренебрежение верховой ездой это очень вредно, и в реальном бою скифы, варяги и русы будут бить благородных, цивилизованных греков и в хвост, и в гриву.