Спасти Посланника
Шрифт:
Мама, с нескрываемой неприязнью посмотрела на меня, и направилась на кухню, со словами:
– Я только с работы, есть хочу, пойдем, я тебе все расскажу.
Мы пошли на кухню, мама навела нам кофе и сделала несколько бутербродов с колбасой и сыром.
– Ты вообще ничего не вспомнила? – спросила она.
– Нет. – кратко ответила я и залпом выпила полкружки кофе, от которого меня уже тошнило.
– У меня действительно была дочка, звали ее Настя, но в год и три месяца она погибла. Точнее ее убили, точнее ее убила ты. – Сказала мама и посмотрела на меня с видом, как бы говорящим: «ну что, теперь довольна?»
Нет, я была недовольна. Такой глупости я еще не слышала за свои двадцать восемь лет. Но все же, я продолжила разговор:
– И каким же образом я ее убила? И главное зачем?
– Зачем, это у тебя надо
Было видно, что она давно хотела мне предъявить претензии, спросить, почему я сделала, объяснить свое предвзятое отношение ко мне. Судя по всему, ей стало легче. Но как же быть со мной? После этого злосчастного информационного потока я была прибита, как тополиный пух дождем к асфальту. Но у меня все еще оставались вопросы, которые я продолжила задавать:
– Но ведь папа умер от сердечного приступа.
Мама скривила губы и так же, с перекошенным выражением лица, искаженным голосом заявила:
– Нет, моя дорогая! Это ты его пристрелила. Но папа был начальником милиции, естественно, все замяли. Оформили несчастный случай по поводу Насти. А так как твой отец был еще какое-то время жив, и умер в больнице, во время реанимации, от остановки сердца, патологоанатом, при содействии следователя и денег, так и записал: «Остановка сердца, вследствие сердечной недостаточности». Ты постоянно твердила, что убил кто-то другой. Черный человек появился из ниоткуда и ушел в никуда. Я боялась, что у тебя психическая патология, поэтому настаивала на твоем обследовании. Оснований для этого не было, ведь все оформили так, что ты нигде не фигурировала. Папины друзья порекомендовали профессора университета психологии, который согласился поработать с тобой лично. И вместо госпитализации, ты отправилась в Подмосковье к профессору и его жене. Чтобы не провоцировать дополнительного стресса, мы придумали легенду, что это папины родители. Мы и раньше с его родней не особо контактировали, а после папиной смерти они вообще отвернулись от нас и больше никогда не выходили с нами на связь. Я тоже не интересовалась их жизнью, знаю только, что они уже мертвы.
Сказать, что я была ошарашена, это все равно, что сравнить Тихий океан с лужей. Оказывается, это я разрушила нашу счастливую семью. Понятно, что я ничего не вспомнила, видимо «дедушка» хорошо поработал с моей головой, но все равно появилась такая неприязнь к себе, ненависть, непонимание. Состояние полусна – полубреда. Я задала еще один вопрос:
– Мама, а ты не боялась меня, когда я вернулась?
Мама грустно усмехнулась:
– Как же! Не боялась! Да я тряслась от страха каждый раз, когда ты сводила свои брови и дула губы. Старалась тебя не выводить из себя, но злость, за то, что ты натворила, часто оказывалась сильнее меня. Ты в бешенстве убегала, а я подмешивала тебе в еду сильные снотворные, чтоб ты нас не поубивала, когда мы будем спать.
Недоумевая, я прошептала:
– Видимо из-за этих снотворных мне и снились кошмары…
– Да? Правда? А может из-за того, что ты убила двух ни в чем не повинных людей? – мама это сказала с таким выпадом, что я спустилась с небес на Землю.
Как я могу ее в чем-то упрекать? Осуждать человека, который воспитывал ребенка, разрушившего ее счастье? Мама осталась вдовой в двадцать девять лет, с двумя детьми на руках. Женщина, у которой было трое детей и прекрасный муж, а также неплохой достаток, осталась одна в нищете, в страхе за свою жизнь и за жизнь своего сына. Странно, почему она не отдала меня в детдом или в психбольницу? На худой конец в интернат? Этот вопрос надо озвучить:
– Мама, а почему ты не избавилась от меня легальным путем?
Мамино лицо перекосила злая ирония, и она ответила:
– Да потому, что профессор сказал, что ты в ремиссии, но если почуешь предательство, твое психическое расстройство вернется в геометрической прогрессии. В лучшем случае, ты останешься в психушке и будешь овощем до конца своих дней, в худшем – перережешь всех, кто попадется на пути, и придешь мстить нам. Так что лучше держать тебя в поле зрения, под контролем и в случае чего звонить «дедушке». Но, как ты знаешь, профессор практически сразу самоустранился в мир иной, и я осталась наедине со своими проблемами. Передумывать было поздно, ведь произошедшее нигде не было запротоколировано, твое лечение тоже являлось подпольным, короче, даже если я бы и решила от тебя избавиться, у меня бы не было ни оснований, ни доказательств. Поэтому, уж извини, справлялась, как могла. Ночью пичкала тебя снотворными, днем приобщала к Богу, водила в воскресную школу. Как-то жили. А про сестру не рассказывали, потому, что профессор посоветовал как можно круче изменить твои воспоминания о прошлом, чтоб у тебя не было зацепок, возвращавших тебя к тем событиям, чтоб не вызвать рецидив. Поэтому мы так далеко уехали от дома. Чтоб даже природа была другая, климат другой. Один раз ты услышала, как я говорю с бабушкой, ну с моей мамой, о том, что папа с дочкой на небесах вместе. Ты начала расспросы, чтоб максимально отойти от действительности, я сказала, что потеряла ребенка на маленьком сроке беременности, ты проглотила этот миф, и мы продолжили придерживаться его и дальше.
Я смотрела на маму с благодарностью. И этого человека я винила в недостатке любви ко мне? Требовала к себе ласку и уважение. Думаю, на ее месте, я бы убила такую дочь. Подсыпала бы побольше снотворного и все. Или нет, так бы пришлось сидеть в тюрьме. Значит, отдала бы в психбольницу сразу. Переехала бы в другой город подальше, и никто бы никого не нашел. А мама молодец! Только сейчас я почувствовала, что она меня любила всегда. Это не страх: когда я лежала в больнице с пневмонией, она сама больная, с температурой 40 градусов, после работы плелась ко мне, чтобы проведать и принести домашнюю еду. Как четко сейчас передо мной предстало мое прошлое, как будто все это время я была слепой и только теперь мне дали подходящий объектив, навели резкость и я прозрела. Теперь я видела вдаль, вширь, вглубь – это было потрясающе. Моя семья меня любила!!! Я была счастлива в тот момент. Абсурдно: только что я узнала, что убила двоих самых близких мне людей и именно в этот момент счастлива так, как не была счастлива никогда до этого. Мне сообщили, что я уничтожила свою семью, а у меня такое ощущение, что сегодня я ее обрела по-настоящему.
Стук в дверь. На пороге Валерка. Я кидаюсь к нему на шею и в красках рассказываю все что раскопала. Вживляя все больше и больше подробностей, я рассчитываю на ошеломленную реакцию, а Валерочка только и делает, что кивает головой. Наконец он отодвигает меня со своего пути, садится на диван, и вяло, как будто ему лень ворочать языком, с невозмутимым видом спрашивает:
– И из-за этого я, уставший, после работы, тащился через весь город?
Мои глаза полезли на лоб:
– Валера! Услышь меня! Представь на минуту, что ты живой! Я тебе говорю, что я застрелила отца и сестру, которая у нас, оказывается, была, а тебе по фигу?
Брат взял меня за руку и насильно усадил на диван. После чего заговорил более внятным голосом:
– Давай так: во-первых: мне не все равно. А во-вторых: с чего ты взяла, что я об этом не знаю? Мне было семь лет, и со мной никто не проводил посттравматическую терапию, с целью стереть негатив из памяти. Естественно, я помню сестру и все остальное. К тому же мама просила быть начеку, чтоб не допустить у тебя рецидива.
– И ты молчал? – я была удивлена, но почувствовала сильное облегчение, ведь это значит, что сегодня для Валерки во мне ничего не изменилось. Я расслабилась и с улыбкой спросила: – Так ты меня всегда утешал, потому что боялся моего неудержимого гнева?