Спасти «Скифа»

Кокотюха Андрей Анатольевич

Рогозин кивнул.

– За невыполнение или несвоевременное выполнение боевой задачи Центральный штаб, а там выше бери – Ставка, орденов на навесят. Зато отвесят кое-чего другого. Понимаешь?

Снова кивок.

– В таком разе слушай, Леша, третий вопрос, самый главный: то, что уразумели тут мы с тобой, в штабе и Ставке понимают?

– Думаю, да, – и, не дожидаясь, пока командир спросит снова, предугадывая следующий, так и просящийся вопрос, начальник разведки продолжил: – Есть какая-то более важная операция, осуществлять которую должны не мы.

–

А точнее – мы не должны, Леша! Кто-то другой. И этот «кто-то» такой важный, что ради его вероятного успеха в Харькове должна на какое-то время замереть вся работа, способная лишний раз активизировать немцев. В частности – гестапо. Даже если эти временно приостановленные действия пойдут в ущерб выполнению нашей задачи, это обстоятельство почему-то во внимание не берется. Получается, территорию для себя расчищает Разведуправление штаба армии, никто не должен мешаться у них под ногами. Как тебе?

– Похоже. Эти ни с кем не считаются. Ты же сам знаешь: их люди взаимодействуют со всеми остальными только в крайнем случае, заранее оговоренном. Мало ли – вдруг у кого-то на хвосте гестапо висит…

Рогозин готов был вот-вот завестись, но внезапно прервал поток возмущенных мыслей вслух.

– Правильно, Леша. Пустой разговор, – согласился Барабаш. – Мы все просчитали, теперь остается определить для себя ближайшие задачи. Думаю, не надо объяснять – выполнение задания от того, что у разведчиков что-то случилось, не отменяется. Значит, будем определяться. И действовать на других направлениях. Чтобы, когда вся эта нездоровая для нас суета уляжется, было о чем доложить: сложа руки не сидели. Идеи есть?

– Мои идеи, командир, ты знаешь. Диверсии нужны.

– Верно. Мост рвануть где-нибудь вот тут, – Барабаш обвел карандашом место на карте, легонько заштриховал внутри, даже не заштриховал – обозначил. – Здесь немчура вполне может перемещать тяжелую технику. Сюда, – острие карандаша переместилось влево, – конечно, короче. Это основная трасса, она достаточно широкая. Только немцы интенсивно наступают, и вполне могут посылать по дороге, сюда, через мост, – острие забегало по карте, – часть транспорта.

– Уже посылают, – подтвердил Рогозин. – Колонны идут с этой стороны, вроде как по объездной. А тем временем на главной трассе основная часть танков и самоходок успевает продвинуться. Поток машин вливается сюда, как ручей в речку.

– Если ручей осушить? Или землей забросать, к примеру?

– Река не такой полноводной станет.

– А в нашем случае – основная трасса загрузится, движение по ней перестанет быть таким интенсивным. Мысля стратегически, допускаем – передвижение ее в сторону фронта замедлится. И если не ограничиться этим мостом, а взять шире, – теперь карандаш перешел к начальнику разведки, – немец тут, на трассе, задохнется от количества своей же техники. Пробочку такую себе организуем, а, командир?

– И будет о чем доложить! – подытожил Барабаш.

…Мост один раз уже рвали, и его потом восстанавливали военнопленные.

Барабаш, еще немного посовещавшись

с начальником разведки, велел часовому передать приказ – Шульженко и Аверина к командиру. Подрывники должны выйти уже к вечеру, чтобы под вечер завтрашнего дня оказаться возле объекта, занять позицию, подготовиться, ждать утра.

И – удобного момента: диверсия тем и ценна, что вместе с мостом на воздух может взлететь идущая по нему вражеская колонна. Барабаш знал, что эти подрывники вернутся. Он посылал сейчас только тех, которые не только могут, но и должны вернуться обратно в отряд…

4

На главной трассе транспорта становилось тем больше, чем ближе они подъезжали к Харькову.

По пути молчали, напряженно следя за дорогой. За это время их однажды остановили на переезде, но в ненужные переговоры патрули не вступали: посмотрели на пропуск, который майор высунул из окна, не выходя из машины, и пропустили, даже интенсивно маша руками – приближалась танковая колонна, не нужно мешать движению. В следующий раз Чубаров сбросил скорость, пропустив колонну крытых грузовиков и пристроившись в хвосте, но вскоре они свернули в сторону Изюмских лесов, и «хорьх» некоторое время снова продолжал движение один.

Когда, судя по прикидкам Гайдука, должно было появиться городское предместье, Сотник скомандовал: пора. Движение на трассе уже стало интенсивным, никто ни на кого не обращал внимания, и Чубаров, дождавшись удобного момента, съехал на обочину, подняв при этом серое пыльное облако.

Как предполагал продуманный заранее план, он и Павел – как положено нижним чинам – выбрались из салона, раскаленного за время, проведенное в дороге, под палящее июльское солнце. Чубаров открыл капот, Сотник пристроился рядом, наблюдая за тем, что происходит на трассе, и когда вдали показался грузовик, подал Волкову знак.

Теперь пришла очередь Вилена выйти на сцену.

Двигаясь с усталым недовольством служаки, которому давно надоела и эта жара, и эта война, и эти идиоты-подчиненные, он вышел на дорогу, поигрывая прихваченным для убедительности стеком и даже пытаясь демонстративно смахнуть пыль со щегольских сапог. Навстречу грузовику он двигался не слишком торопливо, предоставив возможность суетиться подчиненному – Сотник как раз активно махал руками, прося водителя грузовика остановиться.

Машина затормозила, тоже съехав на обочину и подняв при этом еще одно облако удушливой пыли.

Из кабины выпрыгнул молоденький унтершарфюрер, первым выбросив руку в нацистском приветствии, но это было даже не уважение к старшему по званию, а скорее доведенная до автоматизма традиция. Ответив, Волков оглянулся на свою машину с поднятым капотом, мазнув взглядом по вытянувшемся во фрунт Сотнику, заговорил сразу, громко, перекрикивая шум и лязг проезжающей мимо техники.

– Майор фон Шромм, штаб четвертой танковой армии!

– Унтершарфюрер Любке! – последовал ответ. – Что у вас случилось, герр майор?