Спасти СССР. Часть 5
Шрифт:
— Что делать, охрану выставим, своим сообщим. Пусть по акту принимают
— Много тут…
— Бумага это. Рейха то нет больше.
— Только ж… подтирать…
Синельников резко развернулся
— Только не вздумайте! А то на самокрутке растащите…
— Товарищ капитан, там ещё…
— Где?
— Соседнее помещение.
Они прошли туда, подсвечивая себе фонариками. Капитан заметил, что дверь в него — тяжёлая, бронированная. Намного серьёзнее, чем в первое, где деньги.
— Вон те мешки.
Капитан вспорол один.
— Смотрели.
— Да. Золотые украшения.
— Видать, в последний момент свезли сюда всё ценное. А взять забыли или не захотели. Вон, посмотрите.
…
— Следы на полу. Тут ящики стояли, много. Их забрали. А это почему то нет.
— Молчок об этом.
Выставили пост, послали вестового — связи нормальной не было и на четвёртый год войны. Уже к середине дня — подтянулись гости. Фронт уходил дальше, катился к Рейхстагу, подразделения штурмовиков зачищали улицы. Все понимали, что конец — это несколько дней, а может и часов.
С штаба дивизии подослали Додж и с ним Студебеккер крытый. Распоряжался какой-то офицер, до того они его не видели никогда. Высокий, красивый. Форма не грязная, отглажена — значит, при штабе обретается. Такие вызывали ненависть, бывали и случаи, когда они получали пулю в спину. У разведчиков, а в последнее время и в наступающей пехоте — было полно трофейного оружия, все кому не полагался пистолет — им обзавелись. Пальнул — и в дамках, а там пусть разбираются. Свои не выдадут — мало, кто из особистов пользовался любовью личного состава.
— Так, давайте все на погрузку. Тащите всё в Студебеккер — распорядился он
Разведчики не двинулись с места
— Вы чего? — скорее недоумённо, чем зло сказал офицер — приказ не слышали?
— Акт бы составить — сказал Синельников — ценности всё-таки.
— Где контроль и учёт, там зерно не утечёт — сказал один из разведчиков
Эти простые слова почему-то вызвали ненависть особиста
— Ты что, капитан, самый умный? — зло сказал он, шагнув вплотную
И — замолк. Разглядел, что в руке у капитана маленькая, карманная Беретта — тот её на резинке носил. У одного фрица изъял, вместе с резинкой
— Ценности они ценности и есть.
— Где я бумагу возьму — зло сказал он
— Бумага вверху есть. И стол найдётся. А ценности всё же надо актировать.
— Ну — зло сказал особист — смотрите…
— Согласно показаниям бывшего капитана Синельникова, он нашёл в подвалах Рейхсбанка сорок миллионов рейхсмарок. И одиннадцать мешков с ценностями, в основном золотыми изделиями.
…
— А вот вы, гражданин Жолдовский, тогда возглавляли оперативную группу МВД СССР при Штабе фронта. Кстати, какие вам задачи ставились.
— Это тебе, штафирке, знать не положено.
— Ну, положено, не положено, но допуск в архив я получил. Но дело не в этом. А в том, что вы сдали только марки. Мешки с ценностями исчезли. Как так?
— С Синельникова и спрашивайте. Не было там никаких
— Были. Просто вы их разворовали. Добровольно дадите показания?
Задержанный молчал
— Вот показания бывшего капитана МВД Добровольского. Тоже кстати арестованного. Я взял автомашину Додж и отделение автоматчиков и по указанию Жолдовского отвёз три мешка с ценностями в пригород Берлина, где передал их помощнику старшего комиссара госбезопасности Серова. Никакие документы при передаче не оформлялись, из чего я могу заключить, что имело место хищение этих ценностей.
— Олег… с..а.
— А вот ещё. Среди нас процветало шкурничество и мародёрство, поощряемое нашим непосредственным начальником, полковником Жолдовским. Неоднократно было так, что обнаруженные ценности не описывались по акту, как это должно было быть, и не сдавались в полевую кассу Госбанка, а оставлялись полковником Жолдовским себе. Так же, полковник Жолдовский отличался подхалимажем в отношении командного состава, в частности в отношении комиссара ГБ второго ранга Серова и генерала армии Жукова, выполнял их шкурнические и явно не имеющие отношения к службе поручения.
Задержанный поднял мутные от ярости глаза
— Ты что знаешь об этом? Ты сам воевал?
— Мне тогда десять лет было
— Вот и заткнись!
— Не забывайте где вы, Жолдовский. Да и вы кстати говоря…
…
— Летом сорок пятого вы были направлены на работу в оккупационную администрацию, а потом вас перевели в первый отдел предприятия Висмут. Есть показания, что там вы продолжили расхищать ценности, продавать и обменивать на чёрном рынке выделяемые продукты, тем самым обкрадывая личный состав. Так что не надо из себя корчить героя войны…
— Да ты!
Ворвались конвоиры, ждавшие за дверью.
— Ты… ты… с. а!
— Хватит.
Старший конвоя достал наручники, приковал за одну руку к сидению
— Смотри. За нападение на следователя только срок добавят
Повинуясь взгляду Калинина, конвоиры вышли
— В прежние времена вы бы ногами задержанного избили, так, Жолдовский. Но сейчас не так. Прошли те времена.
Жолдовский смотрел на следователя мутным от ярости взглядом
— Те времена. Да что ты про них знаешь, сопля?
…
— Меня в одиннадцать лет кулаки чуть не зарезали. Я в органы добровольно вызвался идти, чтобы скверну выжигать.
— Выжгли?
— Те ценности? Да какая разница, были они — не были. Часть была потрачена на создание агентурной сети, на оплату агентов. А часть — да… по рукам разошлась.
— Чьим рукам?
— Чьим? Да какая разница? Мародёрка? Да, мы мародерили, было. Да только дело делали, не то, что сейчас. И от товарищей не отказывались.
— Вы их расстреливали, Жолдовский. На Синельникова вы в сорок восьмом сфабриковали дело, не забыли. Двадцать пять лет. Да только расстрелять надо было. Он по амнистии вышел. И про вас не забыл. Есть ещё показания. Ознакомить?