Спастись еще возможно
Шрифт:
Генрих Семенович достал сигареты, протянул Прямому. Оба закурили.
– Нет, – помотал белой своей головушкой Прямой, – ничего не получал, ни прямо, ни криво. Так и запишите!
– Запишем. А ведь те, кто охотятся на вас, думают иначе, и если достанут, будут разговаривать в ином тоне. В каком – соображайте сами. Вспомните гражданина Функа.
– Я думал, они нас обоих грохнуть хотели, но подвернулся один Гриша. Я же видел все. А того мужика в маске – кто уложил? Гриша не мог. Я не успел, а жаль. Хотя и волыны не было…
– Вы действительно не могли, –
– Чехам? Да на кой я им сдался? – Прямой задумался, потом с силой провел ладонью по лицу и зло сверкнул глазами на следователя: – Сволочи вы! На контроле, значит, все у вас было? Фиксировали, значит, на пленку, как Гришу Функа чехи завалили? И еще бы десяток-другой завалили – а вы тоже на пленку? Менты позорные…
– Вы думаете, что это чеченцы? – заинтересовался следователь, последние выпады Прямого он откровенно проигнорировал.
А Прямой с минуту молчал, пуская дым в потолок, потом сказал:
– Да видел я, видел кавказца за рулем УАЗа.
– А, тогда ясно, – Генрих Семенович затушил окурок и встал, – вы видели лишь то, что вам хотели показать. Ясно?
– Да ничего мне не ясно! – вскипел вдруг Прямой, – Где я нахожусь? На каком основании задержан? Кто вы такие? И вообще, без «доктора» дальше разговаривать отказываюсь! Все!
– Да не смешите вы меня, Сергей Григорьевич, – следователь говорил ровно, с легкой улыбкой, – Мы – серьезная организация, беседы через адвоката у нас не практикуются. И чем меньше вы будете о нас знать, тем больше у вас шансов вернуться на волю. А находитесь вы… скажем, в доме без мезонина. Почти как у классика… Так и расскажете потом корешам.
Кстати, об основании для вашего задержания. Двенадцатого мая около четырнадцати ноль-ноль в пивном баре «Бавария» вы нанесли тяжкие телесные повреждения двум несовершеннолетним гражданам: Байбакову Олегу и Петрову Александру: первому – открытую черепно-мозговую травму, повлекшую, по-видимому, серьезную утрату здоровья; второй также доставлен в больницу с сотрясением мозга. Так что судите сами об основаниях: при вашей биографии их минимум лет на пять-семь строгого режима. В общем, советую подумать. Если что-нибудь вспомните – гарантирую, что про «Баварию» никто никогда вслух ничего не скажет. Вот так! До встречи.
Следователь вышел, а Прямой принялся усердно переваривать полученную информацию. Итак, Айболит на Луне, Гриша Функ там же. Его самого отлавливают чехи и настроены они, видно, серьезно… Еще что-то не давало ему покоя, что-то не вписывалось в общую картину событий. «Фу ты, ну конечно! Они, похоже, упустили не только Глушкова, они и цыганку Папессу не просекли. Не мог иначе следак о ней ни единым словом не обмолвиться, ни как не мог. Значит, не знал! Вот те на! Вот тебе и спецы!»
– А ты помоги следствию, братишка, – подсказал из своего угла Кабан, – легче будет.
– Ну-ну, – пробурчал Прямой, – обойдусь без фраеров сопливых.
Вечером Кабан притащил маленький телевизор. («Вот тебе и режим!» – с удивлением отметил Прямой). Они смотрели информационную программу по НТВ. С экрана вещал солидный телеведущий.
– Веришь? – скривился Кабан. – Я в детстве так кисель любил, только бы его и пил, а теперь не могу. Тошнит!
– А зачем смотришь его, если не любишь? – поинтересовался Прямой, – переключись на другой канал и – амба.
– У меня чисто профессиональный интерес. Надо иной раз уметь соврать с таким лицом. Профессионал! Вроде фамилия подходящая и говорит без акцента, но ведь не наш, паразит. Враг! Национальный герой Америки! Ему пенсион от Конгресса давно обеспечен, если успеет удрать, конечно.
– Ты что, к аттестации готовишься на очередное звание? – поинтересовался Прямой.
– Не твое дело! – отчего-то обиделся Кабан и выключил телевизор.
Они легли. Кабан повесил светомаскировку и включил маленький ночничок. Прямой оставался прикованным к кровати, но к такому своему положению он уже начал привыкать.
– Послушай, сержант, – спросил он Кабана, – а ты к мертвецам как относишься?
– Я, слава Богу, к мертвецам пока не отношусь, – раздраженно ответил тот.
– Я не в том смысле, – усмехнулся Прямой, – Например, если ночью к тебе придет и встанет возле кровати, что будешь делать? На допрос потянешь?
– Может и потяну. Не знаю еще, не доводилось пока встречать. А что это тебя так мучит? Что, приходят? Видно много у тебя блох за шкурой. В церковь зайди, Сергей Григорьевич.
– А ты как думаешь, поможет? – поинтересовался Прямой.
– Думаю да, – замялся Кабан, – но это не простой вопрос. Свечи поставить, к иконам приложиться, в ящик кое-чего положить – это все делают, как же нам, русским, иначе? Но этого маловато будет, чтобы помогло. Надо и еще кое-что. Предки наши хорошо это знали, по крайней мере, мои. Православными они были. А мы теперь кто? Мы все невесть кто! «Кисель» и ему подобные брызжут слюной. Не нравятся им наше исконное, православное. Подавай им чужое, заморское: пусть плодятся сектанты, как черви грызут тело России. Чем хуже, тем лучше.
– Да ты, братан, политик, а не сержант. Патриот! Хвалю. Мы, кстати, тоже – это без фуфла. И в храм ходим, и свечи ставим, и русскими себя считаем. Отпеваем своих. Знаешь храм Александра Невского? Вот там и отпеваем. На могилах иконы делаем, не скупимся. Кресты носим. Есть у тебя крест, Сержант?
– Есть. Не такой, как у вашей братии, по наследству перешел. А про свое «рыжево» можешь не хвастать, оно на полочке в кухне. Потом получишь. Но зачем тебе так много золота?
– Для уважения.