Спецназ не сдается
Шрифт:
Для него пришел час держать ответ.
Сейчас он боялся его, боялся друзей, боялся их глаз, особенно сочувствия, сострадания и радости в них.
Он хотел увидеть их издалека — только издалека. Хотел, чтобы они поняли его на расстоянии, а простили в душе, у самого сердца.
Он мечтал о несбыточном. Такого в жизни не бывает. За все приходится платить, он сам однажды говорил эти слова.
Вот сейчас, когда уха коснулись звуки первых автоматных очередей, его глаза кричали в темноту: «Уходите! Я не звал вас! Вы мне
Истощенный собственными переживаниями и ослабевший от сильных доз наркотика, он боялся не только боевых товарищей и их чувств к нему, но и самого себя.
Однажды ему показалось, что с крыла чайки, пролетавшей мимо окна, сорвались соленые морские капли. И вот сейчас они снова брызнули из глаз. Яков соскочил с кровати и бросился к двери. Надавив на нее руками, он закричал:
— Я здесь! Здесь!
Теперь этот сломленный своими же руками человек боялся, что ОНИ уйдут.
Он был сильным, но все же человеком.
Автоматы диверсантов разом ударили в распахнувшуюся дверь. Караульные упростили им работу, включив ручные фонарики. По ним, как по светлякам, живо отработали «Калашниковы».
Осада продлится недолго, она будет исчисляться минутами. «Фрогмены» встретят сопротивление двадцати бойцов гарнизона в довольно просторном помещении.
Они работали на «примитиве» — лишь автоматы, пистолеты и ножи. Им не хватало гранат, хотя бы парочки, которые облегчили бы им работу. И словно компенсируя этот пробел, спецназовцы сопровождали каждый выстрел, каждую очередь громкими бессвязными выкриками. Задавили гарнизон еще и психологически.
Опустошив по рожку, оба ушли из сектора обстрела по обе стороны двери и быстро сменили магазины. Света от месяца, который пришел на рогах и пьяно блуждал среди чернеющих облаков, хватало, чтобы обменяться красноречивыми жестами и словами.
По подсчетам Перминова, они с Тритонычем положили шесть-восемь человек; трое корчились буквально у их ног. Оба довольно точно представляли ситуацию: гарнизон форта, подвергшийся внезапной атаке с одной стороны, поспешит к другой. Исключалось, что кто-то воспользуется окнами: они были забраны толстыми решетками.
«Давай!» — кивнул Сергей Кашинскому. Диверсанты, опустившись на колени, дали по нескольку коротких очередей вдоль помещения караулки. И снова не безрезультатно. Беспорядочный ответный огонь из автоматических винтовок и крики, стоявшие в задымленном от пороховых газов помещении, показали, что еще несколько человек, по крайней мере, тяжело ранены. А остальные снова попрут на выход — они попали в капкан толпы. О том, чтобы занять оборону, они не думали по причине охватившей их паники. Диверсанты изначально завладели преимуществом, не давая противнику второго, и последнего, шанса внезапной атаки: ожесточенному сопротивлению.
В таком состоянии кто-то попытался выйти на связь с береговой базой. Перминов выстрелил на голос. И снова удачно.
И еще одна пауза. Опять пришла пора менять магазины — последние. Отработанные спаренные рожки полетели в сторону.
Теперь спецназовцы стреляли форсированными очередями и не так часто, ставя перед собой задачу выгнать остатки гарнизона на пирс. Оттуда у них был только один выход — в море.
И им это удавалось.
Когда в последнем рожке осталось не больше десяти патронов, Сергей уже точно знал, что дерзкая атака, длившаяся около пяти минут, принесла ожидаемые результаты: в караульном помещении никого не было.
— Давай, Серый, — поторопил товарища Кашинский, — ступай за Яковом. А я дочищу здесь.
Чуть поколебавшись, Перминов хлопнул Кашинского по плечу:
— Добро.
58
Дагестан
Не спится... Уже третий день не идет сон. «Грешно зазывать его в такие минуты», — явилось отжившее.
Лена, сполоснув лицо холодной водой и избегая своего отражения в зеркале, вернулась в комнату. В комнату, где проводилось тестирование.
"Разве так бывает? — спрашивала она себя. — Хоронишь человека, а он оказывается живым. Рвешь с ним связь, а она восстанавливается. Невольно строишь, чтобы жить дальше (жизнь-то не кончается), какие-то планы — пусть они даже просто будничные, — а они рушатся. Но полностью ли восстанавливаются и до основания ли рушатся — вот в чем вопрос. И как на него ответить, если по одну сторону воскрешение, а по другую — конец?
И кому раскрывать объятия — воскресшему, чудом избежавшему смерти или прежнему?
Но прежнего не возвратишь. Как и сама она уже никогда не будет прежней. Что-то сломалось в душе, надломилось в сердце. Хоронила-то она любимого, с незапятнанной репутацией человека, а теперь вот вынуждена ждать совсем другого, незнакомого. С неузнаваемыми глазами — и на этом хватит".
Подмена, подумала она. И еще раз повторила про себя: «Подмена».
И вдруг поймала себя на мысли, что не столько ждет, сколько оттягивает момент встречи. Не оттого ли гонит сон, который обворует ее на час, два или больше?
И когда это началось? После беседы с Бобровым или раньше, когда она в упор спросила Сергея: «За кем ты идешь, Сергей?..»
Только теперь она поняла, что он не мог ответить на этот вопрос.
Она встрепенулась: вообще, откуда взялись такие патриотично-комсомольские мысли? Нет, надо было заглянуть в зеркало, наверняка она бы увидела на голове красный платок, а на груди значок с профилем Владимира Ильича.
«Нет, все будет хорошо». Она, опьяненная бессонницей, улыбнулась впервые за несколько дней. Хорошо потому, что гарантом выступал Сергей. Она заглянет сначала в его глаза, а потом, увидев в них подсказку, — в другие.