Спецназ обиды не прощает
Шрифт:
Он почти не слышал, что ему говорили. Все заглушала ненависть. Они перехитрили его, они могут убить его, но им не удастся его сломать. Ничего вы, суки, не узнаете.
Маузер и сам умел пытать, и это умение ему приходилось использовать в Афганистане. И почти всегда безрезультатно. Если и удавалось духа расколоть, то все равно ему нельзя было верить. Чаще всего информация оказывалась бесполезной. Выданные тайники были уже пусты, и на тайных тропах никто не появлялся. И опытные командиры просто старались не брать пленных, чтобы не тратить время зря.
Вот ведь как получилось — сам теперь пленный. Самого пытать будут. Что же, духи нас тоже чему-то научили, не только мы их… Сейчас он представлял, что последует за этими вопросами. Ему будет больно. Очень больно. Но эти уроды просто не знали, что любую боль можно перетерпеть, а вот ненависть не перетерпишь, и она будет полыхать все ярче, и жечь его изнутри сильнее, чем ваше сраное электричество.
Затрещал телефон.
— Да. Да нет, девушка, вы не ошиблись, это квартира гражданина Зубова. Вы ему, извините, кем будете? А может, вы знаете телефоны его родственников? Я врач «скорой помощи». Зачем вам моя фамилия? Ну, Азимов моя фамилия. С кем бы связаться? Тяжелый случай. Ну хорошо, приезжайте. Далеко вы живете? Ну, хорошо, полчаса мы можем подождать.
Он вспомнил, что на набережной стояла старенькая «волга» скорой помощи. Машина-невидимка. А еще он вспомнил, что обидел сегодня Марину, вот она и позвонила, чтобы в очередной раз выяснить отношения. Ох и зря…
— Как приятно иметь такую надежную женщину, — сказал голос. — Господин Зубов, а ведь эта дура вас, наверно, любит. Летит сюда на крыльях любви. Беспокоится о вашем здоровье. Вполне обоснованно, между нами говоря. Вы, я вижу, как раз совершенно о нем не беспокоитесь. Итак, повторяю вопрос. Какой адрес называл Клейн?
— Пошел ты в жопу.
— Ну что, техника готова? Поехали.
Первый разряд заставил его тело выгнуться дугой. Боль прошла, оставив невыносимое жжение в паху. Журчала моча, растекаясь под животом и бедрами.
— А теперь послушайте второй вопрос. Вопрос очень простой. Где деньги?
— Нет у меня никаких…
Второй разряд был длиннее, и Зубова тряхнуло так, что он пару раз врезался носом в ковер. Ковер под щекой намок от слез. Он попытался отползти на сухое место, но пинок вернул его обратно.
— Позвольте вам не поверить. Повторяю вопрос. Где деньги?
— Нет у меня…
От боли он зажмурился и закричал, катаясь по полу. Когда глаза открылись, его испугала чернота. Он не сразу сообразил, что погас свет.
Захватчики, переругиваясь, возились в коридоре, щелкали предохранителем, но свет не загорался.
— Ты, падла, короче, слюшай, свэт как делать?
Зубов засмеялся. Он задыхался от смеха и слез.
— Это истерика, — сказал голос. — Салим, принеси воды.
— Какой воды? Гдэ воды?
— На кухне возьми.
На кухне зашумел кран, что-то падало и разбивалось, но вот, наконец, Зубова усадили на полу и поднесли к губам стакан. Он, смеясь, мотнул головой, и стакан упал. От звонкого удара в ухо Зубов завалился на бок, и его снова усадили.
— Может, хватит в партизанку играть? — сказал голос раздраженно. — Давайте быстренько починим наше любимое электричество, а то ведь придется дамочку в темноте расспрашивать. Салиму все равно, конечно, но нам-то с вами интересно поглядеть.
— Я за фонариком пошел, — сказал второй.
— Только моментом, понял?
— Не надо, — сказал Зубов. — Слушайте… Адреса Клейн не называл, потому что я сразу отказался. Забирайте бабки. Только уходите сразу. Можете меня прямо здесь и замочить после этого, мне все равно. Только уходите.
— Замочим, обязательно замочим, — сказал голос. — Но только если денег окажется слишком мало. Ну что, где сейф?
— В коридоре, — сказал Зубов. — Под ковриком. Поднимаете линолеум, там дверца. Сбоку кнопки. Магнитная блокировка. Надо свет включить…
— Минутку, — сказал голос в темноте. — Невозможно работать в такой обстановке. Как бы нам пробки починить?
— Это не пробки, — сказал Зубов. — На черной лестнице в щитке провода отошли. Пошевелить надо.
— Салим, сходи, пошевели.
— Сам пускай шевелит.
Они сняли с него наручники, и тут же их надели, но теперь его руки были скованы спереди. Прежде чем развязать ему ноги, Салим сказал:
— Короче, падла, не дергайся. Убегать будешь, хуже будет. Твой баба сюда едет. Будешь дергаться, увидишь, какой вещь я с ней делать буду. Совсем плохой вещь, слюшай.
Зубов, шатаясь, побрел к выходу. Мокрые брюки мерзко липли к коленям. Салим шагал рядом, одной рукой держа его за воротник, а другой упирая ствол под ребра.
На площадке горела тусклая лампочка. Они спустились по лестнице, и Зубов открыл щиток.
— Салим, сам посмотри, что там? — раздался голос на лестнице.
— Ничего. Проволока.
Зубов осторожно пошевелил один проводок, второй.
— Ну что, горит? — спросил он.
— Нет.
— А сейчас?
— Да нет же, нет!
Он соединил ладони и запустил их поглубже между проводами, с остановившимся дыханием глядя, как звенья наручников приближаются к закопченным контактам. Пальцы нащупали округлую рукоятку нагана. Осечки не будет.
— А сейчас?
Не дожидаясь ответа, он плавно вытянул руки на себя, чуть отклонил голову и выстрелил через плечо.
Рука, тянувшая его воротник, разжалась. Тело Салима дернулось и навалилось на Зубова сзади. Он присел и, прикрываясь телом убитого противника, выстрелил три раза во второго. Наконец-то он увидел его. Фигура в длинном плаще всплеснула руками и отшатнулась к стене.