Спецназ обиды не прощает

Костюченко Евгений Николаевич ""

— Старая гвардия! Не хочешь повериться на профпригодность? У меня для тестирования одного человечка не хватает.

— Можно. Что делать надо?

— Подтянись, сколько сможешь. Потом отожмись, то же самое. Потом пятьдесят приседаний.

Он подтянулся пятнадцать раз. Мог бы еще, но оставил силы на приседания и отжимания. Камыш замерил его пульс, записал в блокнот и сказал:

— Спасибо, Рамазан, выручил. Дуй на кухню, поторопи их там с рубоном, парням разлетаться пора.

После обеда бойцы получили снаряженные магазины и разошлись группами

по трое, по двое. С каждой группой был человек в штатском. Из-за деревьев слышался поминутный визг и скрежет ворот, выпускающих очередную машину.

— Пойдем, Рамазан, чаю попьем, — пригласил Камыш.

Чаепитие проходило в углу столовой, в обществе Седого, он же Нури, и повара, который подносил новые чайники вместо остывших.

Чай был странного вкуса, и Зубов не рискнул его пить. Он вспомнил свою первую встречу с Седым в бакинской чайхане. Как давно это было… Он потер бок и сказал:

— Что-то печенка шалит. Раньше вроде не жаловался, а вот уже второй день жмет. На вино нормальная реакция, а от чая жмет.

— У меня наоборот, — сказал Седой. — Раньше тоже так было. А тут, наверно, вода особенная. Чай сказочный. Лучше коньяка. Я уже два чайника принял.

— Ты, Рома, с печенкой не шути, — сказал Камыш. — Как-нибудь проверься, это дело такое. Хотя на тестировании у тебя все в порядке. Сердце — пламенный мотор. Не хочешь на трубу подписаться?

— Да что я там не видел, на трубе? — Зубов пожал плечами. — Старый я для таких дел.

— А мы салабонов не берем. Ты бойцов видел. И заметь, не колхозники. Все офицеры, один я прапорщик. На пенсию не проживешь, а у нас платят, как в загранке.

— А как платят в загранке?

— Две тонны в месяц для начала, — сказал Камыш. — Плюс халтурку подбрасывают. И перспектива.

— Да какая, на хрен, перспектива, — вмешался Седой. — Какая тут у русского перспектива. У них свои без работы сидят, мы-то им зачем? Пушечное мясо, что ли? Так я был уже пушечным мясом, с меня хватит.

— Где был? — спросил Камыш, подливая чай в пузатые стаканчики.

— Первая командировка в Герат. С бандами работали. Два ранения. Вторая — Пули-Хумри. Баглан брал. Слышал про такие места на карте мира?

— Не приходилось, — Камыш усмехнулся. — Может, ты, Рома, слышал?

— Да я в географии не очень, — сказал Зубов, он продолжал обдумывать отход, и поэтому моментально вспомнил знаменитого Шеховцова (полковника или майора?), который при штурме Баглана просто подогнал к духовским укреплениям пару самоходных гаубиц и прямой наводкой наделал проломов, через которые не то что пехота, танки смогли ворваться. Но здесь придется воевать без гаубиц…

— Да что вы вообще тогда знаете, — махнул рукой Седой. — В общем, хватит, навоевались. Уж лучше я в своем Абакане буду водку пить с шахтерами и бандюками, чем тут на черных горбатиться.

— Ну, насчет горбатиться ты погорячился, — сказал Камыш. — Русские специалисты здесь очень даже ценятся. Это, конечно, на каждом заборе не пишут, но народ нас уважает. Местных на трассу посылать смысла нет.

Там ведь как получается? Поставили какую-нибудь хренотень, «мадэ ин не наша», типа датчика телеметрического. С горы спускается Ахмед и хочет ее раскурочить. Если в охране будет Мамед, они как-нибудь договорятся. Или родственников общих найдут, или просто побоится Мамед действовать по уставу, его же потом достанут, и родню его достанет родня этого Ахмеда. Понятно, да? А если в охране русский Ваня, Ахмед уже не полезет. Ваня и шмальнуть может, и где ты его потом найдешь на просторах его родной Курганской области?

— Шмальнуть другое дело, — сказал Седой. — Это мы с удовольствием.

— Ахмед в Курганскую область не поедет, — не удержался Зубов. — Если Ваня Ахмеда завалит, брат Ахмеда завалит любого русского. Мы для них все одинаковые, как и они для нас.

— Ваня Ахмеда не завалит, — сказал Камыш. — Заваливать у нас другие ребята заряжены. Иностранные специалисты.

— Афганцы, что ли? Слышали, — сказал Седой, отставив стаканчик. Лицо его покрылось красными пятнами. — Был у меня друг-афганец. Сколько мы с ним на пару натворили, это не за чаем рассказывать.

Повар подошел к Камышу и что-то прошептал на ухо. Камыш встал и ушел куда-то, а Седого вдруг развезло, словно от водки, и он ударился в бессвязные воспоминания, где перемешались афганские кишлаки, абаканские притоны и расстрелянные тюменские кооператоры.

Когда Камыш вернулся, Седой уже молчал, тупо уставившись в одну точку, и не отвечал на вопросы.

— Что это с ним? — спросил Камыш. — Где он мог так напиться? И запаха никакого.

— Вот и попил чайку человек, — сказал Зубов.

— Беда с вами, ветеранами, — сказал Камыш. — Хотел его в город послать, а он спекся.

— Давай я поеду, — сказал Зубов. — А он за меня на кухне останется. Незаменимых нет.

Камыш словно не расслышал этого предложения и продолжал трясти Седого за плечо. Но тот упорно смотрел в окно, облизывая губы, и не отвечал.

— Незаменимых нет, говоришь? Ну ладно, — наконец, решил Камыш. — Поедешь ты, что же делать. Заберешь человека в одной конторе, доставишь в другую контору. Отвечаешь за него на все сто. Ему полагается, вообще-то два телохранителя, но ты и один справишься, я чувствую. Под камуфляж надень гражданку. На всякий случай. Если что, моментом скинул шкуру, и совсем другой человек. Это я так, советую как старой гвардии.

Они поднялись в каптерку, Камыш выдал ему магазин к «кипарису» и отсчитал двадцать патронов.

— Почему только один магазин? — спросил Зубов.

— И одного много, — сказал Камыш. — Не доводи до стрельбы, понял? Ты не стрелять едешь, а охранять. Понял? И вообще… Будь поосторожнее.

— В каком смысле? — Зубов заметил, что Камыш как-то замялся перед последней фразой.

— Ни в каком. Ну, в общем, помалкивай с ним. Сын у него в Москве. Еще никто ничего не знает, но ты знай, чтобы лишнего не ляпнуть. Кажется, пацан попал в неприятную историю, но я тебе ничего не говорил.