Спецназ обиды не прощает

Костюченко Евгений Николаевич ""

— Каждый голос имеет свой номер. Ну и где тут Митя? — спросил Клейн.

— А вот где, — Шалаков взял второй листок. — Опять голос 19-00-76. «Руслан Назарович, приветствую вас». «Митя, куда ты пропал? Откуда ты узнал мой телефон?» «Балабек сказал». И так далее. Повторяю вопрос. Кто такой Митя?

— Спросите у Руслана Назаровича, — ответил Клейн. Он уже сообразил, что «Митя» — это Вадим Панин, но не собирался облегчать жизнь Шалакову.

— Спросим, обязательно спросим. Но читаем дальше. Так, это опускаем… Вот. Митя: «Не будем тратить время. Если вас

интересует аппаратура, то она у нас». «Какая еще аппаратура? Митя, кончай играть в прятки, давай встретимся». «Если вы не в курсе, передайте своему начальству. Аппаратура у нас, и мы можем обменять ее на нашего человека». «Я не знаю никакой аппаратуры, не знаю никакого человека, Митя, что за детский сад, не ищи приключений на свою задницу». Видите, все тот же Митя. Так, это пропускаем. И вот. «Руслан Назарович, мы ведь и сами можем выйти на ваше руководство». «Митя, давай свяжемся через час. Я буду на квартире водителя, Балабека, позвони туда из автомата, так будет надежнее». «Вас понял, конец связи». Ну, так что вы можете сказать по этому поводу?

— Первое, — подумав, сказал Клейн. — Руслан Назарович — это, видимо, Азимов, местный зам по транспорту. Его служба должна была выделить машину для встречи людей из Питера. Почему-то он решил их встретить лично. Это его инициатива. Итак, он встретил моих людей, теперь и вы это знаете. Куда они делись после встречи, я не знаю. Должны были прибыть в тот адрес, где вы меня ждали. Почему не прибыли? Надо опять же спрашивать у Азимова. Теперь второе, насчет Мити. Возможно, так представился ему один из моих людей.

— Третье, — подал с подоконника голос незнакомец. — О какой аппаратуре идет речь? На какого человека ее хотят обменять?

— Не знаю, — Клейн развел руками.

— Ваши предположения?

— Предположения? — Клейн поглядел по сторонам, словно ответ валялся где-то на полу. — Предположения… Аппаратурой можно назвать все что угодно. Оружие или машину, например. А человек может быть только один. Думаю, что речь вот о чем. Азимов встречал моих людей. Что-то случилось. Чеченец оказался у него, а какая-то важная вещь — у моих ребят. Поскольку ребята отвечают за чеченца, они требуют его вернуть им. Но это только предположение, причем необоснованное.

— Зачем же, — сказал Шалаков. — Вполне обоснованное.

— Ну, если так, то на вашем месте я бы попытался связаться с абонентом 19-00-76, - продолжал рассуждать Клейн. — Если Азимов скрывает чеченца, если он и вам врет, значит, он ведет какую-то свою игру. Прежде всего надо связать абонента «Митю» со мной, чтобы мы могли действовать вместе.

— Вот уж действовать предоставьте нам, — сказал Шалаков. — Теперь вот еще что. Предположим, речь идет не о чеченце. Предположим, речь идет о прокуроре. Это возможно?

— Нет. Невозможно, — сказал Клейн. — Причем тут Азимов? И потом, мои люди представления не имеют о прокуроре. С какой стати они вдруг начнут устраивать такой размен? Они просто курьеры. Они не знают ничего лишнего.

— Да я и не сомневаюсь, — сказал Шалаков. — Это я так, для профилактики.

—

А скажите, Герман Иванович, — вмешался незнакомец, — эта система контроля за персоналом, она действует только здесь? Или в Санкт-Петербурге тоже?

— Она действует везде, кроме Питера, — сказал Клейн. — Я сам ее налаживал во всех филиалах.

— В Питере ее могли налаживать без вас, — сказал незнакомец.

— Наладить, — сказал Клейн.

— Что?

— Не «налаживать», а «наладить», — объяснил Клейн. — Извините, привычка. Привык поправлять, когда неправильно говорят по-русски.

— Я? Я что-то сказал неправильно? — удивился незнакомец.

— Лично я ничего не заметил, — сказал Шалаков.

— Ну и ладно, — сказал Клейн.

— Вы лингвист?

— Я же сказал, просто дурная привычка.

— Герман Иванович лингвист еще тот. Он всю жизнь командовал всякими нерусскими, — объяснил Шалаков. — А в армии русский язык главный предмет обучения. В армии последний чабан становится как Лев Толстой, в крайнем случае как Алексей. Такая важная штука, этот русский язык.

— Вы же сам не русский, — сказал незнакомец.

— Интересно, кто же я тогда?

— Как кто? Немец, очевидно. Фамилия, тип лица. Педантизм.

— Я русский. А вы, очевидно, турок, — сказал Клейн.

— Почему обязательно турок? — незнакомец натянуто улыбнулся и спрыгнул с подоконника. Шалаков привстал со своего стула, чтобы уступить место, но был остановлен небрежным взмахом руки. — Может, я такой же русский, как и вы.

— Может быть, — согласился Клейн. — Русским может быть и немец, и турок. Я не говорю уже о русских евреях.

— Тюрко-язычные народы, между прочим, тоже участвовали в формировании русской нации.

— Участвовали, участвовали, — сказал Клейн. — Все там поучаствовали.

— Что вы имеете в виду?

— Вы меня привезли сюда, чтобы поговорить о формировании русской нации?

— Почему нет? Нам интересны ваши взгляды.

— На мой взгляд, никакой русской нации нет, — сказал Клейн, стараясь не сбиться на издевательский тон. Ясно, что они втягивают его в отвлеченный разговор, чтобы притупить бдительность. Но он не должен показывать, что понимает их маневры. Он должен поддерживать светскую беседу. — Итак, на мой взгляд, русская нация еще только формируется. Уже лет так девятьсот-восемьсот. Все никак не сформируется. Все что-то мешает.

— Что, например? — спросил турок, расхаживая по комнате. — Влияние запада или заговор мирового сионизма? Или опять татаро-монголы во всем виноваты? И почему другим нациям никто не мешает?

— Строго говоря, русский — понятие скорее географическое, — сказал Клейн, уклоняясь от нежелательного развития темы. — Возьмем, к примеру, американцев. Это нация? Пока еще нет. Или другой пример. Зачем далеко ходить? Возьмем азербайджанцев. Я с ними пожил какое-то время и заметил, что они очень тщательно разделяют себя на племена. «Кубатлинские» чисто антропологически отличаются от «казахских», «шекинские» от «шушинских», я уже не говорю о «бакинских».