Спецназ обиды не прощает
Шрифт:
— Чашечку кофе, — усмехнулся Клейн.
— Почему вы смеетесь?
— Меня еще никогда не вербовали, — сказал полковник Клейн. — Надеюсь, вы профессиональный искуситель. Было бы обидно лишиться невинности под дилетантом.
Глава 22
Руслан Назарович Азимов оказался утомительно разговорчивым. Как только автобус отъехал от его роскошного офиса, он спросил у Зубова, к какой школе восточных единоборств тот принадлежит. Зубов на секунду задумался, открыл было рот, но сказать ничего не успел, потому
Таланты мальчика очень помогли ему, когда он переехал в Москву. Сейчас он учится на дипломата и подрабатывает в охранном агентстве, тренирует телохранителей. И мастер кун фу тоже с ним, теперь уже в качестве оруженосца. Хотя Салим в принципе не признает никакого оружия, кроме голых рук и ног.
— Это все ерунда, — говорил Азимов, презрительно касаясь «кипариса» кончиками пальцев. — Кусок железа. Кончились патроны, можешь выбрасывать свой автомат.
«Все сходится», подумал Зубов. На лестнице он застрелил Салима, а потом Азимова-младшего. Вот, оказывается, почему мальчишка-то не отстреливался. Просто не умел.
— Это не автомат, а пистолет-пулемет, — сказал Зубов, переложил оружие под другую руку и задернул занавеску.
Он поймал себя на том, что действительно заботится о безопасности Азимова старшего. Забавно. Наверно, до сих пор срабатывают в нем военные рефлексы. Задача поставлена — ее надо выполнять.
Была и другая задача, более важная: позвонить по аварийному бакинскому номеру. Пока автобус добирался до города, Зубов сидел рядом с водителем и обсуждал перспективы курортного туризма. На его взгляд, пляжи Апшерона и Ленкорани могли выйти на международный уровень. Водитель принялся спорить, потому что эти пляжи были лучше международного уровня. Выяснив название дачного поселка, где базировались боевики, Зубов перевел разговор к теме приватизации. Он полагал, что база расположилась в приватизированном пионерском лагере. Но в ходе обсуждения оказалось, что это дача какого-то Ахундова, партийного деятеля времен Хрущева. Этой информации будет достаточно, чтобы, дозвонившись до угрозыска, объяснить, где сейчас находится тело опера Гасанова.
На перекуре после завтрака один из охранников рассказал подробности вчерашней засады на Клейна. В адресе была женщина с ребенком и местный мент в гражданке. На мента навели его начальство, и ему приказано было сваливать по доброму. А он уперся рогом, наряд вызвал. Ему стали объяснять, что идет секретная операция. Предложили посидеть в машине. Там ему приставили ствол к башке и попросили не рыпаться. Опять же по доброму. Но он по доброму не понимал. Ножик у него был на ноге, под носком. Пырнул нашего и на ходу соскочил. И как раз напоролся на снайпера.
Зубов надеялся, что будет достаточно дозвониться до любого оперативного дежурного. Он надеялся, что такая информация одинаково действует на любых ментов, независимо от их национальности, религии и партийности. Гасанов был членом семьи, и Зубов надеялся, что эта семья не оставит его убийц в покое, каким бы солидным не было их прикрытие.
Он рассчитывал позвонить, когда они остановились у офиса «Мирового Океана», но водитель оставил его в автобусе и сам сходил за Азимовым. Тот послушно вошел в автобус, протянул вялую руку Зубову и сел у окна. Зубов, извинившись, пересадил его на другое место, и сам сел так, чтобы прикрыть Азимова от возможного выстрела через окно. Тут-то Азимов и спросил:
— Вы кто, телохранитель или конвоир?
— Я охранник, — сказал Зубов.
— Если я буду убегать, ваши действия?
— Убегать вместе с вами, — сказал Зубов, не задумываясь.
— Значит, телохранитель, — сказал Азимов и расслабился, и заговорил о единоборствах.
Автобус катился по узким кривым улочкам, пересекал шумные проспекты, иногда застревал в пробках. Зубов обратил внимание, что автобусу уступали дорогу, даже когда он слегка нарушал правила. К катафалкам здесь относились уважительно.
А еще он обратил внимание, что автобус не возвращается на дачу, а едет на другой конец города. Здесь были широкие улицы и высокие современные дома, сверкали витрины и пестрели автостоянки.
Автобус забрался в какой-то служебный двор, развернулся и начал сдавать задом к складской площадке.
— Приехали, — сказал водитель. — Идите вниз. Я тут подожду.
Зубов открыл дверь и заглянул внутрь. Судя по запаху, это было какое-то медицинское учреждение. В коридоре стоял человек в камуфляже, он махнул Зубову и повел за собой. Азимов шагал сзади, нервно потирая руки. Они спустились по гулкой лестнице в коридор с кафельными стенами.
Там их ждали. Четверо насупленных кавказцев в мятых костюмах и черных рубашках. И один русский в джинсах и замшевом пиджаке поверх черной майки от Хуго Босса. Был он белобрысым, со светлыми, жидкими глазами и почти невидимыми бровями и ресницами.
— Ну вот, все в сборе, — сказал белобрысый.
Они пошли вдоль коридора, и эхо смешало шарканье шагов в вязкий неясный шум.
Раздвинув стеклянные двери, они вошли в помещение, где остро пахло медициной. В кресле сидел морщинистый старик с гривой седых волос.
— Оружие на стол, — сказал он. — Хотите разобраться, разбирайтесь по-тихому.
— Чингиз Тимурович, вы же меня знаете, — сказал белобрысый.
— Тебя знаю, других не знаю.
— Стволы оставить, — сказал белобрысый.
Зубов положил на стеклянный стол свой «кипарис». У кавказцев была техника посерьезнее: два «стечкина» и два «узи».
— Заходите, — сказал старик.
— Зачем нам лишние люди? — сказал Азимов. — Пусть ребята постоят здесь. Вы хотели поговорить со мной, я приехал. А зачем лишние люди?
— Здесь нет лишних, — сказал белобрысый и толкнул дверь с закрашенным стеклом. — Прошу за мной. Будьте как дома.
Здесь было холодно, гораздо холоднее, чем в соседнем помещении, и, спускаясь в морг по мраморной лестнице, Зубов порадовался, что под камуфляжем у него еще джинсы, рубашка и жилет.
Вдоль стен в два ряда стояли цинковые столы, и на двух лежали голые серо-желтые тела.
— Руслан Назарович, — сказал белобрысый, — вас не затруднит подойти к покойным? Их обнаружили за аэродромом.