Спецвыпуск книжной серии «Современники и классики». Выпуск 2
Шрифт:
– А чего ж не помнить, конечно, помню. Она тогда замуж вышла за раненого лейтенанта. Но он недавно помер. Она осталась одна с дочуркой. В Ступино живёт. Можешь навестить. Адрес дать?
– Я помню.
– Ну, тогда бывай.
Они простились. Около полуночи Иван постучал в окно. Хозяйка открыла дверь.
– Здравствуй, Катя. Хотел увидеть твоего Толю.
– Помер летом. Болел после ранения.
В окно постучали. Хозяйка пошла в сени и открыла дверь. Было слышно разговор. Наконец они вошли оба.
– Здорово, Ваня. Узнаёшь?
– О-о-о! Василий. Узнаю.
– Некогда, Ваня. У меня дело. Мне нужен человек. Постоять на васаре.
– Ты хочешь подломить магазин?
– Угадал.
– Вася. Я не тот человек. Если мы попадёмся, то у меня сорвётся командировка. Очень важное дело.
– Не дрейфь. Дело верное. Катюша, уговори его. Ты у меня в долгу.
– Ваня, сходи с ним. Постоишь. Дело пустяковое.
– Мне утром надо быть в Москве.
– Да будешь, будешь. Не тащить же мне Катю. У неё дочка.
– Ладно. Идём.
Они прошли по заснеженным улицам. Остановились возле сельского магазина. Подельники Василия сорвали замок и проникли внутрь. В это время появился милицейский наряд. Взломщиков взяли. Иван тоже угодил в участок. Ночь провёл в камере. Утром его вызвали на допрос.
– Как ты оказался в шайке? – задал вопрос следователь.
– Я случайно проходил мимо, ищу своего однополчанина.
– С Сахалина приехал? По какому делу?
– Мне надо быть утром в главке. Решаю строительный вопрос в нашем депо.
– Где остановился?
– Да нигде. Хотел остановиться у знакомого. Вместе лежали в одном госпитале. Да вот угодил.
– Когда приехал сюда?
– Да с последним пригородным.
– Покажи билет.
– Ой, билет, билет… Не дай бог выбросил… Билет… А, вот. Вроде бы он.
– Кого-нибудь знаешь из этих людей?
– Никого.
– В поезде кто-нибудь видел тебя?
– Да, один хромой, на деревянной культе. Он подсел в Михнево. А вышел перед Ступино.
– Ладно. Иди. Повезло тебе.
К вечеру он добрался до Москвы. Заночевал на вокзале в зале ожидания.
Утром позвонил на Грановского. Трубку поднял хозяин.
– Ты куда пропал, Иван?
– Извините, Лев Захарович. Вчера пришлось решать квартирный вопрос.
– Удалось?
– Почти.
– Приедешь?
– Да, я уже в вашем районе.
– Здравствуй, дорогой. А расскажи, как ты там живёшь на Сахалине?
– Да вот недавно оформил участок под строительство. Хочу поставить дом. Семья растёт.
– Чем занимаешься?
– Тружусь в паровозном депо. Мастером по ремонту.
– Ты перед войной изобрёл ветряной генератор. А сейчас что у тебя на очереди?
– Сейчас сделал проект круговорота.
– А ты что-то окончил?
– Да, после службы поступил на рабфак, а в середине тридцатых окончил. Больше не удалось. Везде мне ставили в упрёк старшего брата.
– Ваня, дорогой Иван Леонтьевич. Ты пострадал не только из-за брата, но и из-за себя самого. Ты же нигде, ни в одной анкете не указывал, что твой старший брат Виталий, портупей-юнкер, ушёл с Деникиным на Запад.
– Мне в революцию было-то всего ничего – семь лет. В начале Гражданской – восемь, в конце – десять-одиннадцать. Брат был старшим. Я просто не знал, где он и что делает.
– Ваня, но в тридцать четвёртом ты получал от него письмо из Парижа.
– Вообще-то письмо получала старшая сестра. Я не знал его почерка, не помнил его внешности. Кто писал, не знаю. Поэтому я ответа на это письмо не давал.
– Слава богу, догадался, что хотя бы этой глупости не совершил.
– В те годы я остался без родителей. Отца расстреляли какие-то военные. Я не различал, кто это были – красные или белые. Мать умерла позже. Я тогда стал беспризорным. В двадцать втором меня выловили и поместили в приют. После приюта я короткое время работал на железной дороге. Потом меня призвали на срочную службу. Под командованием Будённого громил басмачей в Туркестане. После демобилизации женился на такой же приютской. Опять работал на железной дороге. Потом война. Ранение. Госпиталь. Сахалин.
– Семья большая?
– Две дочки и пятеро пацанов.
– Ого. Ну, ты крепок.
– А у вас?
– Один сын. Но хиляк, всё по госпиталям да по больницам.
– Что такое?
– Да как на фронте попал по болезни в госпиталь, так с тех пор из больниц не вылезает. Хорошо, что моя Лизавета Абрамовна – врач. Вот и заботится обо мне.
– Лев Захарович, позавчера мы с вами говорили о царской семье.
– Да. Так вот, никто царскую семью не расстреливал. Ленину царь нужен был живым, чтобы получить доступ к царскому золоту. А ещё к царским зарубежным вкладам. Это Троцкий имел задание от американских банкиров на убийство царя, чтобы вклады царя не были востребованы. Неслучайно потом в эмиграции Троцкий жил не в Штатах, а в Мексике. Не выполнил задание. Не оправдал доверия.
– И где же все эти годы пряталась семья Романовых?
– В надёжном месте. В приличных условиях. В одном из монастырей в средней полосе России. Но это тайна из разряда высших государственных секретов. Правда, сам Николай умер за год до войны. Для общего пользования информация однозначная – царь расстрелян вместе с семьёй. Всё. Так что ты даже не пытайся где-нибудь произнести или воспроизвести сказанное мной. Сразу пойдёшь по этапу.
– Обещаю и клянусь. Ни-ни и ни в коем разе. Лев Захарович, а чем была вызвана волна репрессий в армейской среде?
– Во-первых, барством высших чинов. Многие возомнили себя военной косточкой и новыми дворянами. Фанфаронство стало повсеместным явлением. Во-вторых, самые высшие из них были связаны с Троцким. Все его ставленники. Да, собственно, именно Троцкий и носился с идеей взрастить у нас эту самую военную кость. А я эту белую кость видел ещё в германскую. Он смотрит на тебя стеклянным взором, как на мебель. Так вот, в-третьих, наши советские офицеры сами, как базарные бабы, писали друг на друга доносы. Кто ради карьеры, из зависти, кто ради квартиры, а кто ради оклада. Всё это говорит о том, что многие из них были откровенными чинодралами и карьеристами. Многих, правда, освободили в начале войны.